Впервые в Москве. От долетописных времён до конца XVI столетия - Павел Федорович Николаев

род христианский губитель, в прелюбодеянии зачатый богоборец-антихрист… В законе Божьем писано: “Моавитянин, и аммонитянин[23], и незаконнорождённый до десятого колена в церковь Божью не входят”».

То есть по факту своего рождения царь не христианин, а дьявол. Этим пассажем Курбский исключал русского государя из сонма европейских правителей, перед которыми Иоанн кичился своей родословной. В подтексте «озарения» изменника звучит явный призыв к продолжению войны с властелином, проклятым самим Богом и отлучённым им от церкви.

Это был сильный ход. Промолчать Иван IV не мог ни по политическим, ни по личным мотивам. И буквально через две-три недели по получении письма бывшего друга он ответил (5 июля 1564 года) и ему, и всей Европе, мусолившей письмо Курбского.

Кстати. В наши дни Курбского объявили первым диссидентом России. По существу это верно: бегали от Ивана IV многие, но Андрей Михайлович был первым, кто громогласно заявил о себе как политический противник режима. И в этом его заслуга перед Историей. Но благостную картину портит «небольшой» нюанс – предательство страны и народа, против которого он поднял руку. Такие пируэты не прощаются, как бы ни были правы их исполнители. Вечное проклятие потомков – достойная награда им.

И ещё. В 2014 году в журнале «Тайны XX века» была дана интересная информация М. Степанова о потомках Курбского. Приводим её полностью: «В польских документах князь значился под фамилией Крупский! Его сын Дмитрий принял католичество, и потомки князя-либерала служили в польской армии.

В 1656 году в бою под Великими Луками к русским попал в плен внук Андрея Курбского, шляхтич Каспар Крупский. В плену он перешёл в православие и остался на службе у царя Алексея Михайловича. Впрочем, буйный нрав деда прорезался и у его внука. Новообращённый потомок беглого князя спустя несколько лет убил жену, за что был сослан навечно в Сибирь. Там следы его затерялись.

На царскую службу позднее перешёл и его старший брат. Вот от него-то и ведёт свой род дворянская фамилия Крупских. Боевая подруга вождя пролетариата Надежда Крупская – одна из представительниц этой фамилии. Примечательно, что её отец, Константин Крупский, поручик царской армии, в своё время был членом Комитета русских офицеров, поддерживающего участников Польского восстания 1863 года. Как не поверить после этого в пословицу “Яблочко от яблоньки недалеко падает”?»

Всеми ненавидим

«И оставил государство своё». Ноябрь 1564 года выдался необычайно дождливым. Дороги утопали в непролазной осенней грязи, но в Кремле царила необычайная суета – государь собирался в дальний путь. Автор дополнений к Никоновской летописи сообщает: «Подъём же его не таков был, якоже преж того езживал по монастырям молиться или на которые свои потехи в объезды ездил: взял же с собою святость, иконы и кресты, златом и каменьем украшенные, и суды златые и серебряные, и поставцы все всяких сосудов, золотое и серебряное, и платие, и деньги, и всю свою казну повеле взяти с собою. Которым же боярам и дворянам ближним и приказным людям повеле с собою ехати з жёнами и з детьми, а дворянам и детем боярским выбором изо всех городов, которых прибрал государь быти с ним, велел тем всем ехать с собою с людьми и с конями, со всем служебным нарядом».

3 декабря, в воскресенье, царский поезд потянулся из Кремля. С государем ехали царица Марья, царевичи Иван и Фёдор, некоторые бояре и дворяне. Первую остановку сделали в Коломенском, да здесь и задержались из-за распутицы.

Через две недели стали реки, и беглецы продолжили путь. Тайнинское – Троице-Сергиев монастырь – Александровская слобода – таков был маршрут царского поезда. Но москвичи не знали о нём. Автор Александро-Невской летописи отмечал: «И были все в великом недоумении и печали из-за такого необычного государева отъезда, и не ведомо куда было путешествие его». В Пискарёвском летописце отмечалось: «Лета 7072-го попущением Божим за грехи наши возъярился царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии на всё православное христианство по злых людей совету Василия Михайлова Юрьева да Олексея Басманова и иных таких же, учиниша опришнину, разделение земли и градом».

3 января вдруг грянуло как гром с ясного неба: митрополит Афанасий получил от царя грамоту, в которой тот жаловался на произвол бояр, но когда? Та же летопись сообщает: «А в той грамоте писаны измены боярские, и воевод, и всяких приказных людей государевых – какие измены они совершили и какие убытки государству его причинили до его государева возмужания…» Как говорится, вспомнила бабушка, когда была девушкой. Кстати, сам Иван так говорил о себе того далёкого времени: «Нельзя ни описать, ни языком человеческим пересказать всего того, что я сделал дурного по грехам молодости моей».

И вот вместо того, чтобы покаяться в своих грехах, он решил взыскать за грехи других (20-летней давности, так как более поздних при всей изощрённости своего разрушительного ума не нашёл). Понимая, что возможные ответчики за проступки, которые пришлись ему не по нутру, прибегнут к защите церкви, царь объявлял её пастырям: «А на епископов, и на архимандритов, и на игуменов обида такая: захочет государь кого из бояр своих или из приказных людей за провинности казнить – а они за тех перед государем заступаются».

Бывшее своеволие бояр и заступничество церкви за них подвигли царя на чрезвычайные меры: «Не захотел государь тех изменных дел терпеть и оставил государство своё».

Ситуация сложилась неординарная. Вся предшествующая история была заполнена эпизодами кровавой борьбы за престол, а здесь? А здесь молодой и энергичный государь, перенёсший восточные границы Руси за Волгу и бросивший вызов латинянам, оставлял страну, народ! Для психологии средневекового человека такой ход царя был слишком силён. Остаться без государя? Такое просто не вмещалось в голову обывателя. Москвичи в буквальном смысле слова взвились. Царь явно и рассчитывал на это, прислав московскому купечеству и всем христианам города другую грамоту. «А в той грамоте к ним писано, чтобы они никакого сомнения в себе не держали: гнева на них и опалы никакой нет».

Иван Грозный

Ну а раз гнева царя на простых людей нет, не оставаться же им с теми, на кого он есть? И повалил народ в Александровскую слободу. Государь «от великой жалости сердечной», как отмечает летописец, допустил челобитчиков пред очи свои и согласился вернуться на царство, правда на своих условиях. «Принял же челобитье государь на том, что ему, государю, изменников своих наказывать, а иных казнить, а имущество