Впервые в Москве. От долетописных времён до конца XVI столетия - Павел Федорович Николаев

мыслями. В 1549 году в столице прошёл первый Земский собор. На нём была рассмотрена и утверждена реформа местного самоуправления. Этот и следующий соборы формально созывались для совета царя с высшими представителями духовенства, боярства и купечества. Совершенно иная обстановка сложилась после введения в стране опричнины – царь советоваться уже ни с кем не собирался, а только требовал одобрения своих намерений.

Земский собор в стране, разделённой на земщину и опричнину, состоялся в июне 1566 года. Перед собранием был поставлен один вопрос: продолжать войну с Ливонией или нет? Как обычно, заседания собора проходили по сословиям.

К духовенству царь обращался от первого лица:

– Как нам стояти против своего недруга короля польского?

Ответ был дан в самой благожелательной для Грозного форме:

– Ливонская земля от прародителей государя нашего, и государская правда перед королём велика.

Ну а то, как отстаивать эту правду, – забота самого государя, а дело духовных пастырей денно и нощно молиться за ниспослание ему здоровья и удачи.

Боярам тот же вопрос задавался от третьего лица:

– На какове мере государю нашему с королём помиритися?

В своём ответе бояре (и представители других сословий) следовали определённой установке, а именно формуле: «и государю нашему наша мысль», «и мы государю своему изъявляем нашу мысль», «и мысль наша то…».

Время, когда следовали формуле «царь указал, а бояре приговорили», кануло в Лету. Теперь высшее сословие России должно было не только слушать, что говорит правитель, но и угадывать его желания. Последнее сделать было нетрудно, и Боярская дума высказалась за продолжение военных действий, «прося у Бога милости, ныне с королём промышляти. А нам всем за государя головы свои класть».

О своей готовности умереть за царя заявили и дворяне: «Что государю нашему пригоже, за то за всё стояти». Помещики пограничных уездов заверяли Грозного: «Ныне на конех сидим, и мы за его государьское с коня помрём».

Столь же решительно высказались за войну приказные люди и купечество. От последних требовалось одно – деньги. На соборе присутствовало 75 торговых людей, которые единодушно заявили, что на завоевание Ливонии потрачены огромные средства, а потому государство не может «отступитися» от своих первоначальных намерений. «Мы молим Бога о том, – говорилось в приговоре купцов, – чтобы государева рука была высока; а мы люди неслуживые, службы не знаем, ведает Бог да государь; не стоим не токмо за свои животы, мы и головы свои кладём за государя везде, чтобы государева рука была высока».

2 июня Земский собор утвердил общее решение всех сословий. Члены Боярской думы и духовенство скрепили приговорную грамоту своими подписями. Остальные участники собора принесли присягу с обязательством служить царю «безо всякой хитрости», правдой и верой.

Собор 1566 года проходил в тревожной обстановке укрепления самодержавной власти Ивана IV и начала опричного беспредела. Рядовые массы посадов ничего хорошего от собрания «избранных» не ждали. Официальная летопись передаёт настроение общества с помощью мистических символов – всякого рода знамений и примет. Согласно её сообщению, накануне открытия собора в Москве разразилась страшная буря, «взошла туча тёмная и стала красна, яки огнена, и опосле опять потемнело и гром бысть и трескот великий и дождь, и до четвёртого часу».

Зловещее предзнаменование вызвало у москвичей много толков, в которых не было места надежде на царя и одобрению решений собора. Современный историк пишет по этому поводу: «Самый представительный собор середины XVI века был созван на втором году опричнины, когда опричное правительство стало на путь уступок и поиска компромисса. Этот период оказался слишком кратковременным. Новый взрыв террора положил конец дальнейшему развитию практики Земских соборов».

…Свою работу собор закончил в значительно уменьшившемся составе, что было вызвано следующим обстоятельством. Большая группа земских бояр и дворян во главе с В.Ф. Рыбиным-Пронским обратилась к царю с челобитной, в которой потребовала за содействие в войне отмены опричнины. Челобитчики писали о нестерпимом произволе опричников в отношении земцев.

Царь расценил это обращение как мятеж. Всех, чьи подписи оказались в челобитной, в тот же день арестовали, 50 человек были биты палками на торговой площади, трое обезглавлены – В. Рыбин-Пронский, Н. Карамышев и К. Бундов. Вотчину (Кострома с окрестностями) первого из них взяли в казну.

Расправа с «бунтовщиками» могла быть ещё более жестокой, но этому помешало прибытие в Москву соловецкого игумена Филиппа – кандидата в митрополиты. При восшествии на митрополичью кафедру он потребовал: «Чтоб царь и великий князь оставил опришнину. А не оставит царь и великий князь опришнины, и ему в митрополитех быти невозможно. А хоши его и поставят в митрополиты, и ему за тем митрополья оставите».

Наказание палками

Царь уступил требованию своего кандидата на митрополичью кафедру, но оговорился: делает это ради того, чтобы не срамить предстоящие торжества; но на будущее просит Филиппа не вмешиваться в государевы дела. Игумен согласился в надежде на то, что с помощью слова Божьего склонит самодержца на путь истины и правды. Летопись гласит: «И царю и великому князю со архиепископы и епископы в том было слово; и архиепископы и епископы царю и великому князю били челом о его царьском гневу. И царь и великий князь гнев свой отложил, а игумену Филиппу велел молвите своё слово архиепископом и епископом, чтобы игумен Филипп то отложил, а в опришнину и в царьской домовой обиход не вступался, а на митрополью бы ставился; а по поставленьи бы, что царь и великий князь опришнину не отставил, и в домовой ему царьский обиход вступаться не велел, и за то бы игумен Филипп митропольи не отставливал, а советывал бы с царём и великим князем, как прежние митрополиты советовали с отцем его великим князем Василием, и с дедом его великим князем Иваном».

«Советовал бы с царём»! Это было для Филиппа главное в договоре с государем. Но ближайшие же дни и недели быстротекущей жизни показали, что правители (светский и духовный) каждый по-своему воспринимают российскую действительность и у Ивана Васильевича это восприятие очень далеко от просто человеческого, где-то на уровне фараонов Ветхого Завета.

* * *

Многочисленные служилые люди, первые землепроходцы, устремились в неизвестные дали. Пешком и на лошадях пересекали они неоглядные просторы Сибири и пустыни Средней Азии. Главное внимание при этом обращалось на измерение расстояний – основы ранней русской картографии. Расстояния измерялись шагами, вёрстами, днями пути. Ориентировка – по странам света: «в нощь» – на север, «на полдень» – на юг.

Первые русские карты-чертежи по манере исполнения представляли собой рисунок, план, не имевший ещё точной ориентировки