Ревущая Тьма - Кристофер Руоккио

Возвышенный – а он мог быть только Возвышенным – напоминал разбитую статую. Его оставшиеся конечности были неполноценными: ниже колена одной ноги свешивалась механическая голень, две металлические руки были отделены от плеч. Оголенные провода и оптоволоконные кабели переплетались; я увидел трубки для подачи питания и отвода экскрементов. Восседал Возвышенный на пирамиде из старых поддонов, на которые была накинута дырявая тряпка.

Когда я подошел, эта ржавая развалина дернулась, повернув ко мне горящий во лбу одинокий красный глаз. Он был как лазер, и мне пришлось зажмуриться, когда он принялся меня сканировать. Среди всего этого кошмара лишь его лицо оставалось человеческим. Некогда темная кожа стала пепельно-серой, как будто в ней не было ни кровинки, ни капли жидкости. Глаза были закрыты, но мимика оставалась живой, как и глубокий, словно тьма, голос.

– Марко, это ты? – Одна из искореженных металлических рук дрогнула.

– Нет, – только и смог ответить я.

Оракул дернул головой, склонил ее набок. Под пепельной кожей я видел молочно-белый пластик, совмещенный с плотью на шее. Я вздрогнул. В нем было меньше от человека, чем в Бревоне. Гибрид машины и чудовища.

– Гость? Гость. Зачем Марко беспокоит его?

– Кого?

– Этого. – Металлическая рука сжалась в кулак, согнулась в локте и повисла. – Яри.

– Он сказал, что вы оракул. Что видите время.

– Время… – Возвышенный отвернулся. – Да, время мы видим.

– Будущее? – спросил я. – Вы видите будущее?

– Будущего нет, – ответил оракул. – Все уже есть в настоящем. Нужно только выбрать.

– Не понимаю, – произнес я, поворачиваясь так, чтобы не быть спиной к тоннелю, из которого пришел.

– Яри выпил темной воды, – сказал Возвышенный. – Яри умер…

Молча и внимательно я всматривался в темное лицо среди стали.

– …Яри хотел глаза, которые видят. – Его глаза были закрыты. Он певуче просвистел: – Вода дала нам глаза. – Слова прозвучали подобно молитве. – Вода дала нам глаза.

Он со скрежетом и свистом повернулся; металлические части тела натянулись.

Ни в собственных наблюдениях, ни в книгах Валки я не сталкивался с упоминанием связи Тихих с водой. Об Омутах не было ни слова. Нунций Марко сказал, что там жили ксенобиты – микроорганизмы, способные перестраивать тела других.

– Вы видите время? – спросил я.

– Собственными глазами, – ответил Яри, не глядя на меня. – Собственными глазами.

Оракул тряхнул головой. Его отделенные от тела конечности задергались на полу. Мне было жаль это существо, одинокое и безумное, давно утратившее свою человечность.

– …Вода забрала его. Взяла его глаза. Дала. Нам. Новые.

Отбросив волнение, я шагнул к помосту:

– Кого она забрала?

– Яри. Мы забрали Яри.

– А вы тогда кто? – спросил я, кладя руку в перчатке на плечо пророка.

Он не ответил.

– Посмотрите на меня, прошу вас, – сказал я. – Мне нужно кое-что узнать.

Возможно, дело было в моем тоне – настолько спокойном, насколько возможно. Или в руке на плече. В мимолетном соприкосновении с другим человеком в мире проводов и стали. Яри открыл глаза – обычные человеческие глаза. Быть может, его человечность не покинула его, как мне поначалу показалось. Его глаза не были безжизненными монетами, как у Бревона, стеклянными очками нунция Марко или моноклем Ченто. Они были настоящими. Красный луч во лбу Яри померк, и Возвышенный вытаращился, как будто это он, а не я видел перед собой монстра.

– Что ты? – воскликнул он.

– Что?

Яри попытался отодвинуться, но ему нечем было отталкиваться.

– Что ты такое?

– Не понимаю. – Я оглянулся по сторонам. – Что вы имеете в виду?

Оракул взглянул на меня, с трудом сдерживая дыхание:

– Она… сломана. Позади тебя.

– Что сломано?

– Твоя река! – воскликнул оракул, его отсоединенные руки принялись обвиняюще тыкать пальцами во все стороны. – Твое начало. У тебя нет начала.

Я усмехнулся, пригладил волосы и устремил взгляд в потолок:

– Простите?

– «Во имя Земли, девочка, принеси тряпку!»

Я замер, мои руки застыли на полпути между головой и поясом. То, как он это произнес… в точности повторяя интонацию одних из первых слов, услышанных мной на Эмеше. Я почти почувствовал запах той дыры у космопорта. Старуха. Ее грубый голос и едкий привкус веррокса в дыхании.

Но Яри на этом не закончил. Тихо, едва слышно, он произнес:

– «Расскажи мне историю, хорошо? В последний раз».

Я почувствовал, как кровь приливает к ушам. Потерял над собой контроль. Ноги сами двинулись вперед, приближаясь к развалине на платформе.

– Что ты сказал? – выдохнул я, прекрасно зная ответ.

«Расскажи мне историю, хорошо? В последний раз». Слова Кэт, умиравшей от серой гнили в канализационном тоннеле Боросево.

– Что ты мне сказал?! – воскликнул я и вскарабкался на помост, не обращая внимания на ужас в глазах Яри.

– Ты похоронил ее в канале, как ей хотелось. Как и других. Но ты так и не вернулся.

– Не смей о ней говорить! Не смей.

Я никому не рассказывал о Кэт. Рассказать о ней означало потревожить ее память, а она и без того достаточно настрадалась.

– Это Тихие сделали тебя таким? – спросил я.

Яри молча посмотрел на меня, а потом заговорил… Его голос навсегда отпечатался в моей памяти. Его слова навсегда остались со мной.

– Рыси, – сказал он. – Рыси, львы и волчицы…

Я ничего не понял.

– Что это значит?

– Мы не они.

Его глаза не шевелились, но я заметил, что он смотрит мне за спину, за поворот, как будто там было что-то, видимое лишь ему. Внутри меня все похолодело. Я не сомневался, что говорю не с Яри, а с некой… колонией. Неким организмом, заползшим в Возвышенного и надевшего его, как вторую кожу. Мне не следовало прикасаться к нему даже в перчатках.

Забыв о моем вопросе, это существо с лицом человека произнесло:

– Твое прошлое сломано. В нем дыра, сквозь которую мы не видим. Корабль… твой корабль отняли. Опустошили дочиста.

Он посмотрел на меня так, как прохожие смотрят на место крупной аварии или новобранцы на поле боя.

Наконец он повторил:

– Твое прошлое сломано.

– А мое будущее? – спросил я машинально, толком не осознавая, какой смысл вкладываю в этот вопрос и не понимая ничего из нашего странного разговора. Все казалось кошмарным сном, безумным сценарием, персонажем которого я стал.