Мао Цзэдун - Александр Панцов

В ноябре 1926 года Чан Кайши взял Наньчан и, окрыленный успехом, сам вступил в открытое противоборство с Бородиным. В ответ на это по инициативе «высокого советника» в Ухани 13 декабря было организовано так называемое Временное объединенное совещание партийно-правительственных органов, взявшее на себя всю полноту власти в гоминьдановских районах. Председателем его был избран «левый» министр юстиции Сюй Цянь, один из наиболее непримиримых врагов Чан Кайши19; в состав же помимо «левых» гоминьдановцев вошли три коммуниста. Повсюду развесили плакаты «Приветствуем возвращение в Китай Ван Цзинвэя!» (никого не смущало, что Ван еще в Китай не приехал), «Требуем сотрудничества между Ваном и Чаном!», «Усилить власть партии!». Лозунги же типа «Поддержим главнокомандующего Чана!», до того украшавшие город, были заменены призывом «Поддержим руководство центрального правительства!»20. Разрыв между «левой» Уханью и «правым» Наньчаном стал неизбежным.

Создавшееся положение было обсуждено на встрече членов Центрального бюро КПК с Войтинским и Бородиным сразу же по завершении заседания Временного объединенного совещания, вечером 13 декабря. Чэнь Дусю, Пэн Шучжи, Цюй Цюбо и Войтинский специально для этого приехали на несколько дней в Ханькоу. Еще один член ЦБ, Чжан Готао, с осени 1926 года уже находился в Ухани, так что он, естественно, тоже присутствовал. Пригласили на встречу и Мао Цзэдуна, а также представителей гуандунского и хунаньского провинциальных парткомов.

Совещание было бурным. Вначале с политическим докладом выступил Чэнь Дусю, который в духе октябрьской директивы указал на «чрезвычайно серьезную» опасность раскола единого фронта. Он подчеркнул, что «сейчас основная политическая и военная сила ГМД находится в руках правых», которые хотя и «яростно» выступают за «усмирение рабоче-крестьянского движения», однако «открыто не подрывают антиимпериалистический фронт». Чэнь предложил сделать все, чтобы «спасти правых сейчас», убедив их «объединить вооруженные силы с народом». При этом он резко раскритиковал «гуандунских товарищей» (то есть своего собственного сына) за допущенные «левацкие ошибки», обратив также внимание на аналогичные «заблуждения» «пекинских и хубэйских партийных кадров». В конце доклада он наметил пути для преодоления «детской болезни левизны» и «спасения ситуации». В частности, призвал ослабить классовую борьбу в городе и деревне, сняв наиболее радикальные лозунги, могущие вызвать раздражение гоминьдановцев. «Мы должны постараться объяснить служащим и рабочим, что им не следует выставлять чересчур высокие требования», — заявил генсек КПК. «Нынешняя борьба за снижение арендной платы, процентных ставок и т. д. является для крестьянства гораздо более неотложной, более необходимой, чем разрешение аграрного вопроса», — добавил он21.

Мао был глубоко подавлен выступлением своего учителя. Если бы кто-то сказал ему пять лет назад, что профессор Чэнь, эта «яркая звезда в мире идей», будет говорить такие немыслимые с точки зрения коммуниста вещи, он, наверное, с презрением отвернулся бы от «клеветника». Знал ли он, что у самого Чэня на душе было гадко? Ведь ему приходилось убеждать товарищей в том, во что он сам абсолютно не верил! Впрочем, рано или поздно всем коммунистам, и не только в Китае, приходилось учиться незамысловатому искусству лицемерия! Но пока наш горячий хунанец не готов был сдаться без боя. И хоть Чэнь его лично не критиковал, Мао вскипел. Предложения Чэнь Дусю вызвали возражения и представителей с мест. «Товарищ» из Гуандуна, например, заявил о необходимости мобилизации масс на отпор Чан Кайши, а посланец Хунани призвал к разрешению аграрного вопроса на базе развития крестьянского движения. Именно на их защиту и встал Мао Цзэдун22, но их взгляды были отвергнуты большинством собравшихся. Резолюция, принятая в конце заседания, гласила: «Различные опасные уклоны в рядах единого боевого фронта национальной революции… действительно существуют на деле… Главнейшим и опаснейшим из них является, с одной стороны, неудержимое полевение развертывающегося массового движения, а с другой — безудержное поправение военной власти и ее страх перед массовым движением». КПК, таким образом, должна была оказывать давление на гоминьдановское правительство, «заставляя его несколько склониться влево», и, в то же время, привлекать к себе массы, заставляя «их несколько склониться вправо». На заседании было также высказано предложение отозвать коммунистов с постов заведующих крестьянскими комитетами Гоминьдана в Хунани и Хубэе, выдвинув на их место «левых» гоминьдановцев23.

Все это, однако, уже не могло изменить обстановку. После заседания Войтинский отправился в Наньчан на переговоры с Чан Кайши, но ничего не достиг. Вернувшись в Ханькоу, он сказал Чжан Готао (Чэнь и остальные члены Центрального бюро уже уехали обратно в Шанхай): «Положение безнадежное»24. 31 декабря 1926 года к Чан Кайши из Кантона прибыл глава Национального правительства Тань Янькай в сопровождении консервативных министров, не желавших переезжать в «левый» Ухань. И хотя на следующий день «левые» все же провозгласили Ухань новой столицей гоминьдановского Китая, «правое» крыло Гоминьдана продолжало усиливаться с каждым днем. 3 января 1927 года Чан срочно созвал в Наньчане совещание Политсовета ЦИК Гоминьдана, на котором было решено учредить контруханьский центр власти — Временный центральный политический совет. В начале февраля он потребовал немедленной отставки Бородина с заменой его на кого угодно (Чан предлагал, в частности, кандидатуры Радека или Карахана)25.

Что же касается Мао, то он уже в это время покинул Ухань, воспользовавшись приглашением делегатов первого крестьянского съезда Хунани выступить на их форуме. Обстановка в высшем эшелоне партии угнетала его, общение с Бородиным вызывало раздражение. Так что поездка была как нельзя кстати. 17 декабря он уже был в Чанше, где только и мог вздохнуть полной грудью.

Прием ему был устроен поистине грандиозный. Здесь, на родине, его помнили, уважали, ценили. Тем более что в местных организациях Гоминьдана коммунисты по-прежнему доминировали, и большинство из них относились к Мао с особым почтением — как к земляку, сделавшему головокружительную карьеру. Ведь Мао до сих пор был кандидатом в члены Центрального исполкома ГМД, то есть входил в когорту вождей. «Вы обладаете богатым опытом в крестьянском движении, — писали ему в пригласительной телеграмме организаторы съезда, большинство из которых являлись членами КПК. — С нетерпением ждем Вашего возвращения в Хунань, питаем большие надежды на то, что Вы все здесь возглавите»26. В приветственном послании съезда по случаю его приезда говорилось следующее: «Господин Мао Цзэдун имеет выдающиеся заслуги, благодаря своей работе на благо революции. Он [всегда] уделял особое внимание крестьянскому движению. В прошлом году он возвращался в Хунань и работал в крестьянском движении в районе Шаошани в уезде Сянтань… Но затем Чжао Хэнти узнал об этом и замыслил покушение на жизнь господина Мао. Господин Мао узнал об этих планах и уехал в Кантон… В прошлом месяце господин Мао прибыл в район реки Янцзы для обследования крестьянского движения с тем, чтобы развить общенациональное движение крестьян и создать революционную базу. Когда собрался наш съезд, мы направили телеграмму господину Мао, прося его вернуться в Хунань»27.