Мао Цзэдун - Александр Панцов

Доклад был почти готов. Оставалось только закончить его, но Мао пора уже было возвращаться в Ухань. Покинув Чаншу, он устремился навстречу неизвестности. Вновь ему предстояло «идти против течения», но отступать не хотелось. Горделивый хунаньский нрав заставлял бунтовать.

Вернулся он в Ухань 12 февраля и уже через четыре дня представил в ЦИК КПК пока еще предварительное сообщение о поездке в Хунань. Вот что он вкратце сказал: «Все действия крестьян против феодального класса дичжу правильны. И если и были какие-то эксцессы, они тоже правильны»40. Отчитавшись, он вновь вернулся к докладу, который обещал представить в ЦИК через несколько дней. Вскоре к нему приехала Кайхуэй вместе с детьми и няней. Все вместе они поселились в Учане, недалеко от центра города, в довольно просторном доме из десяти комнат. Кроме них здесь какое-то время жили и его друзья по партии — Цай Хэсэнь, вернувшийся в марте 1927 года из Москвы, Пэн Бай, Го Лян и некоторые другие41.

Именно здесь во второй половине февраля Мао наконец закончил свой доклад, после чего представил его руководству партии. И тут произошло неожиданное! Радикальный документ был не только принят, но и получил высочайшую оценку большинства членов Центрального бюро КПК. Горячо приветствовали его и в самой Москве! В марте 1927 года первые две главы из него (доклад состоял из трех глав) были помещены в главном партийном журнале «Сяндао»; полный же текст начал публиковаться в хунаньском коммунистическом еженедельнике «Чжаньши» («Боец»). Отрывки из доклада появились и в левогоминьдановской прессе, после чего в апреле ханькоуское издательство «Чанцзян» («Янцзы») выпустило его отдельной брошюрой. Предисловие к ней написал Цюй Цюбо. Более того, в мае и июне 1927 года первые две главы доклада, опубликованные в «Сяндао», перепечатал (на двух языках — русском и английском) политический орган ИККИ журнал «Коммунистический Интернационал». Вслед за ним эти же главы были изданы в органе Всесоюзной научной ассоциации востоковедения «Революционный Восток». Наконец, в мае 1927 года на 8-м пленуме ИККИ положительную оценку докладу Мао дал ближайший сталинский соратник Бухарин, в то время являвшийся, по существу, вторым человеком в Кремле!

Объяснялась такая реакция просто. Пока Мао путешествовал по Хунани, в Москве было принято решение приостановить отступление в связи с усилением в конце 1926 года борьбы за власть между Тан Шэнчжи и Чан Кайши. В Китай полетели депеши, обязывавшие КПК не опасаться возможного обострения классовой борьбы в деревне. Под давлением Сталина наступательная резолюция о положении в Китае была одобрена 7-м расширенным пленумом ИККИ, проходившим в Москве 22 ноября — 16 декабря 1926 года. Хотя в этом документе и не говорилось пока о немедленной аграрной революции, в нем содержалось указание на необходимость поставить вопрос о ней «на видное место в программе национально-освободительного движения». При этом даже подчеркивалось, что не надо бояться того, что это ослабит единый антиимпериалистический фронт42. Новая тактика отразилась и в конкретной сталинской директиве, посланной Бородину 17 декабря 1926 года43. Более того, буквально через два месяца Сталин предпринял попытку резко активизировать наступательную политику внутри Гоминьдана. Заставила его это сделать всеобщая забастовка шанхайских рабочих 19 февраля 1927 года, проходившая под руководством КПК. Через три дня забастовка переросла в вооруженное восстание против милитариста Сунь Чуаньфана[30], и, несмотря на то, что через два дня оно было приостановлено, общая ситуация в стране, казалось, резко радикализировалась. В феврале Политбюро ЦК ВКП(б) стало настойчиво принимать меры к тому, чтобы способствовать незамедлительному возвращению вождя «левых» гоминьдановцев Ван Цзинвэя в Китай. С его возвращением (причем непременно через Москву44, где соответствующие коминтерновские работники готовы были обсудить с ним китайские дела) советское руководство связывало надежды на усиление «левой» группировки в Гоминьдане. Новая тактика, таким образом, сводилась к следующему: «Со всей энергией подводить под левый Гоминьдан крестьянскую, мелкобуржуазную и рабочую базу… вести курс на вытеснение правых гоминьдановцев, дискредитировать их политически и систематически снимать снизу с руководящих постов… вести политику на овладение важнейшими постами в армии… усилить в армии работу гоминьдановских и коммунистических ячеек… держать курс на вооружение рабочих и крестьян, превращение крестьянских комитетов на местах в фактические органы власти с вооруженной самообороной». И далее: «Недопустима политика добровольной полулегальности, компартия не может выступать как тормоз массового движения… В противном случае революции грозит огромная опасность»45. Так что Мао просто повезло. Его доклад совпал с новыми установками Москвы. Но радоваться было рано. Политическая ситуация в Ухани оставалась нестабильной, и радикальное крестьянское движение конечно же не способствовало ее нормализации. Весной 1927 года оно перешло все границы, достигнув, по словам Чжан Готао, одного из немногих в ЦИК КПК, кто скептически отнесся к докладу Мао, «стадии сумасшествия». Не менее экстремистски вели себя и члены так называемых рабочих пикетов, действовавших в ряде городов. Заправлявшие в этих организациях босяки нападали даже на родственников влиятельных гоминьдановцев и коммунистов! В Хунани они арестовали, например, отцов двух видных начальников: гоминьдановского уполномоченного по строительству Дэн Шоуцюаня и одного из местных лидеров КПК, старого приятеля Мао Цзэдуна — Ся Си. В результате ареста престарелые люди лишились средств к существованию: их собственность была конфискована46. В Чанше был арестован и оштрафован зять Тань Янькая, главы Национального правительства, несмотря на то, что Тань в феврале 1927 года отошел от Чан Кайши и переехал в «левый» Ухань. В уезде Лилин провинции Хунань крестьянский союз арестовал отца генерала Хэ Цзяня, командира вновь созданного 35-го корпуса НРА. Преследованиям подвергся даже отец генерала Тан Шэнчжи, являвшегося, как мы знаем, опорой «левого» Гоминьдана![31] Стоит ли удивляться, что генерал Тан, посетивший в феврале 1927 года Чаншу, в неформальной беседе с японским консулом с раздражением обронил: «Хотя провинциальное правительство временно находится в руках коммунистов, с ними и с тем, что они здесь натворили, в конце концов разберутся, а их эксцессы будут преодолены. С их правлением будет покончено, и придет новая власть»47.

Масла в огонь подлил состоявшийся в Ухани 10–17 марта 3-й пленум ЦИК Гоминьдана. Под давлением «левых» и коммунистов он принял ряд резолюций, направленных на ограничение власти Чан Кайши. Пленум лишил генерала Чана всех высших постов в партии, в том числе поста председателя Постоянного комитета ЦИК. Он также решил сформировать новый состав Национального правительства, в котором два поста (министра труда и министра сельского хозяйства) были предложены коммунистам — соответственно Су Чжаочжэню и Тань Пиншаню. Мао Цзэдун, получивший по решению пленума наряду с другими пятью кандидатами в члены ЦИК решающий голос, активно участвовал в его заседаниях, несколько раз выступая в прениях. Вместе с двумя «левыми» гоминьдановцами он принял участие и в подготовке проектов резолюции по крестьянскому вопросу и обращения пленума к крестьянам. Именно под его влиянием эти документы получились весьма радикальными. Особенно второй из них, непосредственно призывавший крестьян к аграрной революции, то есть к дальнейшему развитию крестьянского движения не только против «милитаристов, империалистов, тухао и лешэнь», но и против привилегий всего «феодального класса дичжу»48.