Хроники Червонной Руси - Олег Игоревич Яковлев

Доколе нам власть их терпеть?!» — думал со злостью Володарь.

После сам себе удивлялся. Откуда злоба сия? Не Мономах ли наделил его с братьями волостями? Стоят ли те сёла, кои они пограбили, такой войны, такой ссоры? А вот что силу копить надо — это правда.

...Вскоре в стан Всеволода прибыли Рюрик с Васильком, и им Мономах повторил те же слова, что говорил и Володарю. Рюрик принялся было спорить, скорее по привычке, но быстро утих и махнул рукой. Потянулись в сторону Владимира и Червена обозы с добром и полоняниками. Возвращалось всё на круги своя.

Рати отхлынули, ушли дальше на заход, великий князь же с дружиной решил возвращаться в Киев. Перед тем старый Всеволод побывал в Свинограде. Походил по двору крепостному, поднялся, поддерживаемый слугами, на заборол, обозрел старческими слезящимися глазами окрестности града, поцокал языком.

— Добрая у тя крепость, сыновец, — только и сказал Володарю.

Показали ему четырёхлетнюю Ирину.

— Ухты, большая уж! Невестою скоро станешь! Пора о женихе думать! — Всеволод лукаво подмигнул девочке.

Бывшая тут же Астхик, неожиданно испугавшись, спрятала дочь у себя за спиной.

— Она же крохотка совсем, — робея, несмело возразила она великому князю.

Всеволод ничего не ответил, лишь усмехнулся криво в усы.

После, на прощанье, сказал Володарю:

— Красавица у тебя наложница! И эко за дщерь вступилась! Ты её береги! Обеих береги! А то вот у меня! Одна дочь в монахини пошла, другая в немцах не живёт — мается! Ох, грехи тяжкие!

Прослезился великий князь, обнял Володаря на прощанье, велел ему с братьями строго блюсти мир.

Уехала дружина киевская, тихо стало в городе. Ходил Володарь по горнице, думал невесёлую думу. Понимал: пустой затеей был грабёж сёл. Понимал также: надо своей земли держаться, на чужое нечего разевать рот. И ещё думал о том, как же стать ему сильным на своей земле, чтоб уважали и боялись его соседи. К одному приходил выводу: прав князь Всеволод, мир нужен на Червенщине. Торговлю следует расширять, поля пахотные, городки строить и кренить. В том корень власти его, корень силы грядущей. Ну и, конечно, связи нужны. Стрый был нрав, говоря о дочери. Нужно будет искать ей достойного жениха.

* * *

С ляхами князья заключили скорый мир, обменявшись пленными. Видно было, что не хотелось Мономаху и иже с ним начинать большую войну. Так или иначе, но откатились с Червенщины на восток союзные рати, разбрелись владетели по своим городам, и всё осталось по-прежнему.

«Тишина бысть», — напишет об этом времени в своём труде учёный монах-летописец.

ГЛАВА 52

Осенью, когда уже наполнились княжьи бретьяницы зерном, а скотницы — звонким серебром, внезапно явилась в Свиноград к Володарю мать, княгиня Ланка. Стан её облетало чёрное вдовье платье, голову покрывал плат того же цвета. Вместе с госпожой прибыла в город многочисленная свита её: служанки — угринки и хорватки, оружные воины, конюхи, стольники.

Шумно стало на княжьем дворе. Володарь, только что воротившийся домой после объезда городков и сёл, принял мать в горнице.

— Помер супруг мой, круль хорватов Звонимир-Димитрий, — с горечью поведала сыну старая Ланка. — Не тихо теперь в земле Хорватской. Смуты начались, мятежи. Обратилась я за помощью к брату, Ласло Угорскому. Помог братец, нечего сказать! Целую армию привёл под Аграм! Бояре-великаши[246] многие в его сторону откачнули. Ну а мне одной как там быти?! Опасно, шатко. Вот и приехала к тебе, сын. Думаю, не прогонишь, верно, мать.

Седая слезливая старушка сидела перед Володарем, вытирала концом плата красные глаза, время от времени заходилась в рыданиях.

Жалко становилось Володарю мать свою, все прошлые обиды давно были забыты и ушли в небытие, хотелось обнять, прижать к себе, обласкать, защитить от всякой беды слабую эту женщину, которая не забыла-таки к нему, сыну своему, дорогу, приехала, чая обрести покой и любовь сыновнюю.

До глубокой ночи сидели они в покое на верхнем жиле, Ланка стала вспоминать Володарева отца и плакала уже не сдерживаясь, не таясь, не стесняясь взрослого сына.

Понемногу успокоенная ласковыми словами Володаря, мать уснула в отведённой ей ложнице, а он всё сидел за столом, размышлял о превратностях судьбы и о том неведомом, что может с. ними со всеми произойти завтра.

...Наутро Володарь застал Ланку совсем иную — полную энергии, суровую, гневную даже.

Челядинцы затаскивали к ней в палаты огромные кованые лари и тюки.

— Осторожней несите! Коли уроните что, псы, живого места на спинах ваших не оставлю! — шумела вдовая княгиня, стуча посохом по дощатому полу.

Она без устали семенила из покоя в покой, всё замечала, за всем следила, на всех покрикивала.

С усмешкой горькой исподлобья наблюдая за ней, Володарь думал о своём: «Почему она в Перемышле, у Рюрика не остановилась? Ясное дело: издевательские насмешки своего первенца и неприязнь его снести не смогла бы. А может, наоборот... Богомолен, тих стал наш Рюрик... Стал... после убийства Ярополка... Не окажет он матери должного почёта, в себе будет замкнут... Ну, тогда к Васильку бы ехала, в Теребовлю. Там Аннушка Вышатична хозяйка, не позволит собой помыкать, распоряжаться в доме, не даст свекрови власть над собой иметь. Иное дело — армянка моя. Тихая, робкая, всегда уступить готовая. Чует ведь: не её место — терем княжеский!»

Наконец все лари заняли положенные им места. Лампады замерцали на ставнике перед иконами, запахло ладаном. Засверкали хоросы[247] на потолке, зажглись свечи на стенах. Палата утонула в переливах яркого света. В муравлёных печах тихо потрескивали дрова. На сенях, в гриднице собирались отроки и гридни, шумели, играли в зернь, пили сладкий хмельной мёд. В любой миг по княжескому велению готовы были они безропотно седлать резвых коней и мчаться по промозглой сыри, под дождём и лютым ветром туда, куда он им укажет.

Подбирал Володарь в молодшую дружину парней сообразительных и ловких. Да, и силушка чтоб была, конечно, но, главным образом,