Тени незабытых предков - Ирина Сергеевна Тосунян

Спустя пятьдесят три года после той встречи она напишет мемуарный очерк «Амедео Модильяни» – просеянные через мелкое сито, тщательно дозированные воспоминания, каждую строчку которых филологи и журналисты (за неимением других источников) растащат на цитаты, переплетут собственными и чужими домыслами, проложат иносказаниями. Иосиф Бродский, когда Ахматова дала ему прочесть эти записки, определил их так: «Ромео и Джульетта» в исполнении особ царствующего дома». Точнее не скажешь.

«Рисовал он меня не с натуры, а у себя дома, – эти рисунки дарил мне, – говорится в очерке. – Их было шестнадцать. Он просил, чтобы я их окантовала и повесила в моей комнате. Они погибли в царскосельском доме в первые годы Революции. Уцелел тот, в котором меньше, чем в остальных, предчувствуются его будущие «ню»…»

В 1965 году Ахматова поехала в Лондон – Оксфордский университет присвоил ей почетную докторскую степень. Есть свидетельства, что двумя годами раньше – она этого так и не узнала – на лондонской выставке произведений Модильяни была представлена (впервые) «Обнаженная с котом» – один из тех якобы «погибших» рисунков, а в действительности, как выяснилось, хранившихся в коллекции друга Модильяни и постоянного его покупателя, доктора Поля Александра. Теперь эта работа числится под № 47 в самом полном собрании репродукций графики художника, вышедшем в Милане в 1992 году.

После Лондона Ахматова в третий – и последний – раз посетила Париж. Об этой поездке остался рассказ Георгия Адамовича: «В Париже Анна Андреевна была очень оживлена. Вспоминала далекое прошлое. Вспоминала Модильяни, с которым дружила, когда им обоим было по 20 лет, и когда никто не предвидел, что нищий, вечно голодающий итальянский художник станет мировой знаменитостью». Вместе с Адамовичем они поехали на рю Бонапарт и стояли у дома, где Ахматова когда-то жила и куда часто приходил Модильяни: «Вот мое окно, во втором этаже… Сколько раз он тут у меня бывал».

В 1993 году картины Модильяни из коллекции Поля Александра были представлены в Венеции. На двенадцати из них была изображена Анна Ахматова. Теперь без этих работ, некогда составлявших тайну поэтессы («О милые улики, / Куда мне спрятать вас?»), двумя-тремя линиями, с поразительной тонкостью передающих психологическое состояние и модели, и автора, не обходится ни одна выставка Модильяни.

В 2004 году ретроспективный показ творческого наследия художника под названием «Амедео Модильяни: по ту сторону мифа» (Modigliani: Beyond The Myth) прошел в нью-йоркском Еврейском музее (до этого работы Модильяни побывали в США в 1951 году и были показаны в нью-йоркском Музее современного искусства). На суд многочисленной публики выставили более ста произведений знаменитого итальянца – скульптура, живопись, графика, привезенные из музеев и частных коллекций США, Канады, Южной Америки, Европы, Японии, Израиля. Солидное собрание, дающее пищу для размышлений, оценок и выводов. «Фирменные», модильяниевские, привычно удлиненные гибкие силуэты, головы на неправдоподобно длинных шеях, разновеликие глаза, искривленные носы, каким-то удивительным образом не уродующие модели, напряженно сложенные на коленях кисти рук; автопортрет, датированный 1919 годом, – тоже с удлиненным овалом лица и узкими прорезями глаз, выразительно статичные портреты друзей, подруг, нагие фактурные женщины, глядящие прямо тебе в глаза…

Есть здесь и четыре изображения Ахматовой (из музеев и частных собраний Франции) с поясняющими подписями к ним. При большом воображении и сильном желании можно разглядеть ее черты еще в нескольких экспонатах.

Слегка отступив от темы, скажу, что летом того же года я побывала на этой же выставке – Modigliani: Beyond The Myth – в Пушкинском музее в Москве и поразилась тому, насколько к московскому показу «похудела» и «осунулась» экспозиция, уже совершившая турне по разным мировым столицам. Оказалось, сие «изъятие» было оговорено условиями контракта.

Амедео Модильяни умер в Париже в 1920 году, тридцати пяти лет от роду – неоцененный, неразгаданный Артист и знаток поэзии, гений, сознательно утопивший себя в вине и наркотиках. Человек хорошо образованный, культурный, утонченный, кроме работ – неоднозначных, не всегда понятных, противоречиво толкуемых, – он оставил о себе миф как о богемном обитателе Монпарнаса и праздношатающемся завсегдатае парижских кафешек.

Подход организаторов выставки был совершенно другой: они акцентировали внимание на его творчестве, за которым стоят труд и талант. На самом деле, работы и сами говорят за себя: их автор – человек с всеохватным мировоззрением.

И вот, наконец, 13 лет спустя в том же Нью-Йорке, и в том же музее – Modigliani Unmasked. По объему она скромнее, но от этого не менее интересна. На этот раз были представлены ранние работы Модильяни – рисунки и чрезвычайно любопытные сохранившиеся скульптуры того периода, когда в умах французов еще свежо было впечатление от «Дела Дрейфуса» и заключения (ошибочного) «экспертов-графологов», а только-только явившийся из Ливорно в Париж молодой, мало кому известный амбициозный художник, подавая руку новым знакомым, заявлял: «Модильяни, художник и еврей». И вновь – портреты Ахматовой.

Серж Петрофф. 22 ящика с золотом

«Хочешь узнать, как на самом деле вывозили "колчаковское золото"? – спросила одна моя хорошая подруга в Сан Франциско. – Я могла бы познакомить тебя с сыном генерал майора Петрова. Того самого генерала, который в ноябре 1920 года передал на хранение японцам 22 ящика из так называемой Казанской части золотого запаса…»

Ну еще бы я этого не хотела! Не только хотела, я мечтала о такой возможности в течение двух лет, пока жила и работала в Японии и постоянно читала материалы на эту тему, неоднократно поднимающуюся в печати и все больше обраставшую невероятными подробностями, слухами, домыслами… А оказалось, объяснение всей этой истории ожидало меня на другом тихоокеанском берегу – в Калифорнии.

Сергей Павлович Петров, или как называют его здесь Серж Петрофф, дипломированный историк, в прошлом весьма удачливый бизнесмен, старший сын генерал-майора Павла Петровича Петрова, жил в респектабельном и богатом городке Милл-Валли. Ему было 82 года, он был высок, строен, подтянут и моложав. Великолепный чистый русский язык с редкими шероховатостями в ударениях, четкая дикция, прекрасная ориентация в современных российских реалиях и проблемах. Еще лучше он знал историю вопроса, которым занимался много лет. А занимался Сергей Павлович историей Гражданской войны, известной ему не только по документам, научным статьям и книгам, но и услышанной (пусть даже только с одной стороны) непосредственно от участников тех трагических событий – отца и его друзей, русских офицеров белой армии. Потом были годы исследовательской работы в архивах и библиотеках, поездки в Россию, Францию, Чехию…

– Мое увлечение этим запутанным прошлым началось очень давно, – говорит Сергей Павлович. – Я сын генерала