Косой дождь. Воспоминания - Людмила Борисовна Черная

способности, темперамент, вкус, душа стали как бы составной частью тех произведений, которые с ее помощью удавалось «пробить» на страницы книг и журналов в тяжкие для России времена. Она помогла многим видным писателям, в том числе Виктору Некрасову, Юрию Домбровскому, Виталию Семину, Василю Быкову, Фазилю Искандеру, наконец, Александру Солженицыну. И они это понимали и ценили. В этом были ее гордость и счастье. Суть ее жизни.

Недаром на титульном листе «Факультета ненужных вещей» Домбровского, изданного в Париже и подаренного в 1978 году Берзер, значилось: «Анне Самойловне Берзер с глубокой благодарностью за себя и за всех других подобных мне посвящает эту книгу автор», а рукой Домбровского было приписано: «…c огромным удовлетворением за то все-таки невероятное почти чудо, что мы до этой книги дожили. Ура, Анна Самойловна!»

Нашла хвалебные строки об Асе и в книге А. Рыбакова «Роман-воспоминание»75.

С пиететом относился к Асе сам Солженицын. Я знаю, что перед «выдворением» из СССР он пешком пришел к ней домой — в отдаленный район Москвы, чтобы попрощаться. Пешком, поскольку боялся слежки.

И Ася это внимание Солженицына заслужила. Она первая в «Новом мире» — рукопись «Одного дня Ивана Денисовича» сначала попала к ней в руки — угадала в безвестном авторе большого писателя.

Но хватит об Асиных заслугах, о ее достоинствах.

Говорят, что недостатки людей — продолжение их достоинств.

Асины недостатки — продолжение достоинств большей части прогрессивной интеллигенции советского разлива.

Ася была надменна, нетерпима, требовала от окружающих безусловного почитания. Не знала таких понятий, как компромисс, уважение к чужому мнению.

Всё или ничего. Либо — либо. Кто не с нами, тот против нас…

Мне кажется, что даже в личной жизни максимализм Аси сыграл с ней плохую шутку.

Влюблялась она в заведомо недоступных для нее мужчин. Либо всё — либо ничего. Никаких компромиссов.

В результате в ее жизни не оказалось ни мужа, ни сердечного друга. Не было и детей, пусть хоть не своих, но детей кого-либо из близких родственников. Даже собаку или кошку она себе не завела. Всю жизнь после смерти родителей прожила с сестрой Долли, такой же, как она, старой девой, к тому же лет на десять старше ее.

Однако начну с начала. Мы с Асей были сокурсницы — обе поступили в ИФЛИ в 1935 году. Только я училась на западном отделении, она — на русском. Особо не дружили. Но у нас оказалось много общих друзей. И я и она были девушки из интеллигентных семей. Уверена, она, как и я, писала в анкетах: «Родители — служащие».

На этом, однако, сходство наших происхождений кончалось. Мои мама с папой были сугубо беспартийные. Люди, по классификации 20-х годов, скорее из «буржуазной интеллигенции». Отец Аси, напротив, участвовал в революционном движении накануне Революции. Я это поняла из Асиных намеков, сделанных спустя много лет после начала нашего знакомства.

До 70—80-х годов всякое упоминание о политической активности вне ВКП(б) — КПСС было смертельно опасно. А вот во врезке к посмертной публикации А. Берзер «Сталин и литература» в «Звезде» в 1995 году76 прямо говорится, что Асин отец «в годы Февраля активно примыкал к меньшевикам и был широко известен». В результате в семье были обыски и даже аресты. Очевидно, обыски и аресты в 20-х и не в Москве. Иначе в годы Большого террора отец не уцелел бы.

Однако, если родители Аси, что называется, затаились и сидели тихо, то ее дядя М. Гинзбург, видный архитектор-конструктивист, гремел в первые годы после Революции. Да и позже был весьма известен. О дяде она, впрочем, упоминала редко.

В отличие от громадного большинства ифлийцев Ася жила в отдельной квартире в самом центре Москвы, на Новинском бульваре. В доме, построенном М. Гинзбургом. Я была только раз у нее — приходила за какой-то книгой. Квартиру не запомнила, дальше темноватой передней меня и не пустили.

Жила семья Берзер очень скромно. Работал один отец. Мать и Долли занимались домашним хозяйством, полностью освобождая Асю от бытовых забот. Потом домашним хозяйством занималась одна Долли. При советской власти было огромным благом, если тебе не приходилось думать о том, как «отовариться» и состряпать нормальный обед.

После смерти отца главой семьи стала Ася.

Эвакуация закончилась для нее удивительным мажором — написав письмо Калинину (его тогда называли «всесоюзным старостой»), она получила вызов в Москву, приехала домой и сумела перетащить семью.

Да и в годы борьбы с космополитизмом еврейка Ася, к счастью, сумела выстоять и не потерять профессию.

Редактором Ася стала еще до войны, совсем молоденькой.

Выше я написала «всего лишь редактором». И очень раскаиваюсь за слова «всего лишь».

Если поэт в России больше, чем поэт, то уж роль редактора в Советском Союзе была преувеличена до невероятности.

Человеку, который не жил в те времена, трудно это понять.

Но в громоздких, неповоротливых, как древние чудовища, издательствах (типа Гослита) все держалось на десятке работоспособных и грамотных редакторов, рабочих лошадках. То же относится и к толстым журналам, где главные редакторы и члены редколлегии были людьми из «обоймы», то есть те же партработники, но из Союза писателей.

«Новый мир» Твардовского — исключение.

Редактор был ключевой фигурой не только в издательствах и в журналах, но и для любого автора тоже. Автор, если он не числился в «великих» и не работал в ЦК ВКП(б) или КПСС, приходил со своей рукописью к редактору. И первый отзыв этого редактора был обычно решающим. Редактор отвечал и за то, чтобы у рукописи не было неприятностей с цензурой. Для этого он вносил соответствующую правку. Автору приходилось ее терпеть, хотя всякий пишущий человек знает, как мучительно видеть чужой карандаш в твоем тексте.

А зачастую штатный редактор, сидевший в журнале, в издательстве или в газете, был и цензором, и агентом по рекламе.

Редакторское всевластие имело и свою оборотную сторону. Хороший редактор стал «царем, богом и воинским начальником» для бедного автора. Самомнение редактора было беспредельным.

В 50—60-х редактором номер один, безусловно, считалась А.С. Берзер.

Но, увы, одержимость литературой и кристальная честность Берзер имела свою оборотную сторону. Есть такое понятие, как «команда» (при советской власти сказали бы «коллектив»). Команда существовала и существует в любом учреждении, тем более она существовала в «Новом мире», где Ася проработала 12 лет.

И вот, насколько я понимаю, работать в команде Ася не умела. Даже в команде, созданной Твардовским. Интересы автора были для нее важнее интересов журнала.

Кроме этого недостатка А. Берзер обладала и общим