Невинность на спор - Любовь Попова

— Даже, если бы выбирали, все равно бы совершили ошибку.

— Мы исправим все, — кладет он на плечо руку. — И сейчас очень многое зависит от тебя. Давай.

И почему внутри от этих слов только страх сильнее внутренности крутит, как будто во время тошноты и рвоты. Как будто я не к Даше иду объясняться, а на арену со львом. Он раскроет пасть и сомкнет зубы на моей шее.

— Мы рядом, — слышу в спину, открывая дверь и киваю. Хотя толку-то…

— Да, спасибо.

Меня пропускают на территорию диспансера, как санитара, довольно долго водят по коридорам, показывая что в больнице и как.

И с каждым шагом мне кажется, что за спиной хлопают со всей дури железные двери отбивая зловещий ритм. Одна, вторая, третья, двадцатая. Они перекрывают мне пути отхода. Выдавливают из тела всю радость и эмоции. Их остатки.

А руки которые внезапно врезаются в стеклянное окошко дверей с громким стуком, только добавляют отчаянного желания покинуть это место. Стереть из памяти.

Беру телефон и вижу смс. Номер палаты, где делит Даша. Здесь недалеко, и я говорю своему проводнику бледному парню с сальными волосами, что готов приступить к работе.

Если он и удивился зачем мне эта работа, то виду не подал.

Я взял ведро, швабру. Зачем-то, как будто на секунду выныривая из темной пучины дерьма вспоминаю, как мыл полы, подглядывая за Даше. Она чуть, пританцовывая стояла у плиты. Как же я хотел в это воспоминание. Как же я хотел просто подойти, обнять ее сзади, положив подбородок на плечо и сказать, что хочу стоять так вечно.

Я дергаюсь от лязга тяжелой связки ключей и двигаюсь с ведром и шваброй по коридору. Стараюсь абстрагироваться и не реагировать на вой и крики. На людей, в белых халатах, которые вели других людей в пижамах. Главное здесь не обращать внимание на собственный страх навсегда застрять в этих давящих на сознание стенах.

Я просто смотрю на номера палат, пока наконец не натыкаюсь на заветную шестерку. Сначала ничего, а потом она начинает кружится перед глазами заполняя сознание.

От вида этой цифры начинает трясти. Я, качнувшись, прикладываю ладонь к пластиковой двери, начинаю часто и судорожно дышать.

Шесть боев я должен был отработать за проигрыш. Шесть раз мы трахались за сутки. Шестого числа было наше первое «свидание». А еще у Чехова есть произведение, отражающее все происходящее и мое сумбурное состояние.

Мои слова о совместной палате с Дашей до сих пор звенят в ушах.

Она свела меня с ума. Я свел с ума ее. Может быть стоит зайти, закрыть двери и остаться здесь? Скрыться от всего мира и просто смотреть друг на друга, погружаясь во мрак от опиатов и других психотропных препаратов, которыми здесь "лечат".

Лысый говорил, что его жена не принимала их и прятала за щекой.

А как делает Даша? Понимает ли она, где находится. Понимает, к чему привела ее любовь?

Еще отдышавшись я таки заглядываю в окошко палаты и хочу отпрянуть, потому что Даша пугает своей неподвижность и тем что не моргает. Просто лежит и смотрит вверх. В пустоту. Почти неживая. Хотя надо признать даже сейчас, она выглядит красивой фарфоровой куклой.

Смотрю по сторонам и нажимаю на ручку. Дверь не поддается, и я выругиваюсь. Взламывать громко.

Придется искать ключи.

Мне везет, потому что на связке того самого парня уборщика палат и висит номерок «шесть».

Сам же он уснул на кушетке, дав мне возможность свиснуть ключи.

Вставляю их в замок, как только добираюсь до нужной палаты. Открываю двери и тут закрываю на ключ.

Теперь самое легкое, как мне сказал в шутку Черкашин. Уговорить девушку выйти с тобой ровно в тот момент, когда во всей больнице внезапно отключится электричество. По связи через микрофон найти в темноте выход и снова вдохнуть свежий воздух сосен и елей, что росли здесь по всюду.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Самое легкое, да? Самое. Легкое.

— Даша. Булочка, привет, — говорю аккуратно и тянусь к ремням, что были затянуты вокруг ее ног и рук. И ощущение такое, что клетку с тем самым львом я открываю добровольно. – Даш, нам нужно уходить. Вставай.

Хочется как -то приободрить ее, но кто бы меня приободрил после ее фразы:

— Зачем ты спас меня, если хотел убить? Зачем оставил там, где больно. Ведь эйфория была так близка, — шепчет она как будто не мне, еле шевеля губами. А потом поворачивает голову, прожигает ошалелым взглядом, и я даже пячусь. – Зачем, Марк!

— Я не собирался тебя убивать! Очнись!

— А что ты собирался?! Прийти рассказать, какое сделал мне дерьмо и трахнуть меня еще раз?

— Даша. Это сделал не я.

Ее начинает трясти, слезы потоком и я чувствую верит, любит, и я смело делаю шаг к ней. Ну давай Малыш. Подумай головой.

— Значит все, что сказал Череп, неправда? Ты не спорил, что снимешь наш секс на видео? И ты ничего не отдавал ему в то утро.

В глазах такая надежда, мне так хочется объяснить ей все, но это нужно время. Но у нас его нет. Свет вот-вот погаснет.

— Ты молчишь, — сообщает она прерывающимся шепотом и не дает к себе прикоснуться.

— Да, сука!— не выдерживаю. — Выслушай меня!

— Ты молчишь, — отходит и резко по протянутой руке бьет. — Ты молчишь, а значит я права!

Хватаю ее за плечо, хочу прижать к себе, все объяснить, но она со взмахом руки дает мне оплеуху и меня самого срывает. Хватаю ее за волосы, и хочу прошипеть, что вся ее любовь ломаного гроша не ставит. Если ты не может даже выслушать. Понять.

Мы стоим так близко, тело к телу, почти не дыша.

— Ты можешь ненавидеть меня, но сейчас пойдешь со мной.

— Я лучше умру, чем доверюсь тебе еще раз, — кусает она внезапно мою губу до адской боли, отталкивает и рвется к двери. Но в этот момент гаснет свет. Сука.

*****

Темнота поглощает. Мгновенно. Болезненно. Лишь крохами света из окна могу разглядеть застывший силуэт.

Даша не двигается. Почти не дышит. А я пытаюсь переварить, все что сказал ей. Все, что сказала она. Надо успокоиться и темнота лучшее решение. В темноте леса мы впервые трахнулись. В темноте раздевалки я впервые ощутил ее пухлые губы. Рот. Член. Нет ни одного места, где бы она ощущалась чужой. Она не чужая. Но ведь и я не чужой.