Единородная дочь - Джеймс Морроу

Извернувшись, Джули устремилась к поверхности, увлекая за собой Бикса.

Шаланду несло прямо к ним. Сопровождавшая ее свита чаек кружила и галдела, садилась на прогнившие борта, поклевывая их, словно начинающие стервятники.

— Давай! — отплевываясь, крикнула Джули. Какая бы сила ни послала им шаланду, будь то Бог, удача или неопределенность Гейзенберга, эта сила предусмотрела все, включая швартовочный канат, свисающий с кормы. — Хватайся!

Минуту они отчаянно барахтались, пока не ухватились за канат. Бикс взобрался первым с проворством, неожиданным при его комплекции. Они перевалились через корму и с блаженством плюхнулись в благословенную зловонную кашу гниющих отбросов.

— Смотри, солнышко. — Выплюнув изо рта остатки Делавэра, Джули вынула из кармана бумажник Мелани. В коленную чашечку словно вбили раскаленные гвозди. — Здесь шесть сотен. — Она вытащила одну купюру, изрядно промокшую, но особо не пострадавшую. — С голоду не помрем.

Бикс чихнул.

— Как насчет пиццы сегодня вечером?

— С удовольствием.

Джули подползла к нему, разгребая вонючую гору. Райский островок уносил их по течению, раскачивая на волнах.

— А завтра пойдем в зоопарк, — мечтательно сказала Джули.

— А послезавтра поженимся.

— Поженимся?

— В свое время мои родители поженились, — сказал Бикс, — и я искренне верю, что это во многом облегчило их жизнь.

Джули расслабилась, наслаждаясь моментом. Она улыбалась зловонным испарениям, бурлящей реке, галдящим чайкам и такой уютной, такой домашней фантазии: ей представился малыш, сонно чмокающий у груди, капля молока на нежных розовых губках. Но главное, ни с чем не сравнимое наслаждение доставляло ей это мерное покачивание шаланды, несущей их к судостроительной верфи Филадельфии, навстречу свободе.

Преподобный Билли Милк — мэр Нового Иерусалима, Первосвященник Церкви Откровения, исполнительный директор «Цирка радости» и Великий новоиерусалимский инквизитор, по-стариковски шаркая, вышел на балкон дворца и обвел взглядом раскинувшийся перед ним город. Здоровый глаз слепило солнце, отражаясь от белых стен и парящих в небе башен, но истинную картину, как всегда, видел глаз-фантом, который прозревал, как сатанинский мороз сковал двенадцать ворот, заморозил священную реку и убил древо жизни.

Бесчестье, шептал океан. Позор, язвительно упрекал ветер. Перед глазом-фантомом строка за строкой пробегали цифры. Вот данные о добыче газа, угля, вот — об урожае пшеницы, вот — о производстве сухого молока. И надо всеми этими цифрами одно емкое, страшное слово — инфляция. В Республике Билли Милка за мешок муки отдавали мешок денег. Позор, бесчестье. Угольные шахты Раританской бухты и нефтяные вышки на Гудзоне обходились трентонской хунте в восемьдесят пять тысяч мамонов в день. Сумма, которую американский Конгресс не горел желанием оплачивать. Позор, бесчестье, инфляция, долги, и, что страшнее всего, до сих пор никакого Второго Пришествия. Да, Цирк отвлекал его подданных от мыслей о трудностях и лишениях, но что толку, если миссию Билли его же народ так до конца и не понял. Билли до крови прикусил губу: он заслуживал эту боль. Во рту появился металлический привкус. Сколько еще грешников должны принять мученическую смерть на арене Цирка, прежде чем наступит Второе Пришествие? Сколько еще будут гореть костры инквизиции, греметь залпы расстрелов? Сколько еще раз отравленные стрелы пронзят тела грешников? И сколько раз карающий меч обрушится на нечестивые головы?

А тут еще с сыном такое. Архиепископ Тимоти был преданным слугой Церкви, целеустремленным, богобоязненным. Но было в нем и нечто такое, не поддающееся определению, что настораживало и угнетало. Его рвение было чистым божественным порывом, но «Спаситель не придет, пока его подданные не научатся мужественно сносить страдания», — уверенно заявлял Тимоти, гася пальцами свечу. «Архиепископ должен уметь переносить боль», — пояснял он, загоняя под ногти иглы и насыпая в туфли битое стекло.

По морщинистой щеке Билли скатилась слеза. Господь отнял у него жену, но одновременно подарил сына. Билли старался как мог. Каждую вторую пятницу — закупка подгузников, поход в супермаркет за «Симилаком», сушеным бататом и мерными ложечками для микстуры, чтобы снять боль воспалившегося ушка. Тысячи посещений игровых площадок и детских садов. Пытаясь заменить сынишке обоих родителей, он устраивал для него праздники и дни рождения. На четырехлетие у них собрались такие же слепые детишки, как и Тимоти. Они проявляли небывалую сноровку, цепляя ослику на потерянный хвостик. На пятилетие они устроили карнавал любимых библейских персонажей. Шестой, седьмой, восьмой день рождения Он старался изо всех сил… А в итоге? В итоге сын обзаводится шкафом, в котором вместо поясов и галстуков висят разнообразные кнуты и плети. Куда же это годится? Ведь его сын был избран, ангелы вернули ему зрение. Взгляд Билли скользнул к мемориальной арене Томаса Торквемады, огромному амфитеатру, заполненному восторженными зрителями. На посту у западных ворот возвышалась двадцатиметровая мраморная статуя святого Иоанна Богослова, принимающего Божественное Откровение. Левая рука сжимает перо, правая держит каменную скрижаль, в которую талантливый инженер, потомок создателя Стадиона Гигантов, встроил огромный телемонитор. Представление было в разгаре. На экране стоит привязанный к деревянному столбу человек: папист, отсюда и наказание. Такое же понес святой Себастьян. Десять арлекинов в расшитых драгоценными камнями трико зарядили свои арбалеты.

Билли чувствовал, что его подданные неверно трактовали понятие инквизиции. Слово говорит само за себя: инквизиция — это прежде всего опрос. Целью суда должно стать возвращение заблудших овец в стадо, а вовсе не кровопролитие. Пытки — это крайняя мера убеждения. Наиболее серьезные сомнения Билли были связаны с аутодафе. Даже в средневековой Испании на кострах сгорело менее трех тысяч человек — ничтожная доля всех дел, прошедших через церковные суды.

Билли вернулся к столу и раскрыл верхнюю папку. Единственным глазом он бегло просмотрел показания свидетелей, помеченные «Виновен» и «Не виновен». «Подсудимый, называющий себя братом Зетой, был задержан во время отправления религиозных обрядов «неопределенщиков» в заброшенном подземном переходе в Гобокене», — писал Гарри Фелпс, бывший ортодонт, ныне — генерал инквизиции.

Билли взял ручку и подписал приговор. Рука, санкционировавшая экзекуцию, была морщинистой и бледной, с голубыми жгутами вен. Прожитые годы тяжелой печатью легли на эту длань. Но чего, в сущности, он за все эти годы достиг? Создал Республику Верующих, построил Новый Иерусалим. Само по себе это очень даже неплохо. Но Бог подарил Билли высшее благо — отцовство, а тут он потерпел фиаско. Бог назначил его привратником для встречи Иисуса, а он не оправдал доверия.

В кабинет вбежал его адъютант, раскрасневшийся и запыхавшийся. Улыбка свидетельствовала о том, что он принес добрые вести. Славный парень этот Питер Скорца, настоящий верующий, воин, который мог бы защищать Святую землю от посягательств неверных тысячу лет назад. Подумать только: когда-то он заведовал химчисткой в Тинеке.