Мерцание во тьме - Стейси Уиллингхэм

приподняв брови, словно спрашивая: «Вы готовы?» Аарон кивает, легонько наклонив голову, потом дважды стучит в дверь кулаком.

— Кто там?

Наружу из дома вырывается женский голос, визгливый и скрипучий. Аарон смотрит на меня; теперь уже я поднимаю кулак и бью им в дверь. Я еще не успеваю опустить руку, как дверь распахивается. Пожилого вида женщина сердито смотрит на нас из-за сетки от насекомых. В сетке застряла дохлая муха.

— Чего? — спрашивает она. — Вы кто такие? Чего нужно?

— Меня зовут… э-э, Аарон Дженсен. Я журналист, пишу для «Нью-Йорк таймс». — Аарон опускает глаза и тычет пальцем в приколотую к воротнику рубашки пресс-карту. — Позволите задать вам несколько вопросов?

— Какой еще журналист? — Взгляд женщины от Аарона перебегает ко мне. На секунду задерживается; она морщит лоб, справа от носа у нее темно-синее пятно. Глаза желтые и желеобразные, консистенции бытового пятновыводителя, словно никотин ей даже слезные протоки успел забить. — Из газеты, говорите?

На какой-то момент меня охватывает ужас — она меня узнала. Она знает, кто я. Однако ее взгляд почти сразу же снова перескакивает с моих глаз на Аарона, она щурится на его пресс-карту.

— Да, мэм, — отвечает он. — Я пишу статью об убийствах Обри Гравино и Лэйси Деклер, и мое внимание привлекло то обстоятельство, что и вы двадцать лет назад потеряли дочь. Которая исчезла и не вернулась.

Я рассматриваю женщину, ее лицо, измученное, словно она никому в целом свете не доверяет. Окидываю ее взглядом с головы до ног, вижу грязную мешковатую одежду; на рукавах — проеденные молью микроскопические дырочки. Пальцы толстые и искривлены артритом, словно небольшие морковки; предплечья покрыты красными и фиолетовыми ссадинами. Я почти что угадываю в них отпечатки пальцев и тут понимаю, что пятно у нее под глазом — никакое не пятно, а синяк. Откашливаюсь, отвлекая ее внимание от Аарона к себе.

— Мы очень хотели бы расспросить вас, — говорю я ей. — Про вашу дочь. Выяснить, что с ней случилось, так же важно, как и выяснить, что случилось с Обри и Лэйси, пусть даже с тех пор прошло много лет. И мы надеялись… я надеялась, что вы сможете нам помочь.

Женщина снова смотрит на меня, потом бросает взгляд через плечо и вздыхает — кажется, обреченно.

— Ладно. — Она распахивает раму с сеткой и делает нам знак проходить. — Только постарайтесь побыстрей. Надо будет закончить, пока муж не вернулся.

Мы проходим внутрь, и царящая там грязь обрушивается на все мои органы чувств одновременно. Повсюду, в углу каждой комнаты, — кучи мусора. На полу — целые башни из бумажных тарелок с присохшей к ним едой; вокруг пакетов из фастфуда, заляпанных жиром и кетчупом, вьются мухи. На краю дивана расположилась облезлая кошка, шерсть у нее драная и влажная. Женщина сбрасывает кошку с дивана, и та с мявом удирает через комнату.

— Садитесь, — говорит женщина, указывая туда.

Мы с Аароном быстро переглядываемся, прежде чем снова уставиться на диван в попытке разглядеть под журналами и грязной одеждой достаточно обивки. Я в конце концов решаю садиться как есть; бумага под моим весом неестественно громко хрустит. Хозяйка же усаживается на кушетку рядом с журнальным столиком, берет с него пачку сигарет — такие пачки в комнате повсюду, разбросаны на каждой поверхности, как в иных домах очки, — и вытягивает оттуда одну тонкими влажными губами. Взяв зажигалку, подносит сигарету к огню, глубоко затягивается и выпускает в нашу сторону струю дыма.

— Так что вам рассказать-то нужно?

Аарон достает из сумки блокнот, листает его, пока не находит чистую страницу, несколько раз щелкает ручкой себе по ноге.

— Давайте, Диана, вы сперва назовете мне свое имя полностью, я его запишу. А потом перейдем к исчезновению вашей дочери.

— Ладно. — Вздохнув, женщина втягивает в себя очередное облако дыма. Когда она выдыхает, ее взгляд устремляется куда-то вдаль, в сторону окна. — Меня зовут Диана Бриггс. Моя дочь Софи пропала двадцать лет тому назад.

Глава 37

— Что вы можете рассказать нам про Софи?

Диана бросает в мою сторону такой взгляд, словно успела напрочь позабыть о моем существовании. Как-то неправильно, что с возможной будущей свекровью приходится знакомиться подобным образом. Она явно понятия не имеет, кто я такая, и если мне удастся избежать вопросов о своем имени, то и хорошо. «Фейсбука» у меня больше нет, так что свои фото я в интернете не размещаю — собственно, даже будь они там, Патрик все равно с родителями не общается. На свадьбу они не приглашены. Да и знает ли она про свадьбу?

Какое-то время она, кажется, размышляет над вопросом, словно успела позабыть ответ; тянется рукой к пергаментной коже на другой руке, чешет ее.

— Что я могу рассказать о Софи? — Наконец делает последнюю затяжку и тушит сигарету о деревянный столик. — Она была замечательной девочкой. Умница, красавица. Просто красавица. Да вот, посмотрите!

Диана показывает на единственное изображение на стене, вставленный в рамку портрет; на нем — улыбающаяся девочка в школьной форме с бледной кожей и волнистыми светлыми волосами. Задник ярко-голубой — вероятно, вода бассейна. Мне кажется странным, что на стене один лишь школьный портрет и ничего больше. Выглядит неестественно, словно декорация для некоего печального святилища. То ли в семье Бриггсов не любили фотографировать, то ли не нашли, что запечатлеть на память. Я оглядываюсь по сторонам в поисках изображений Патрика, но ничего не вижу.

— Я возлагала на нее большие надежды. Ну, пока она не пропала…

— Какие именно надежды?

— Да просто чтобы она отсюда выбралась, — отвечает Диана, обводя рукой комнату. — Она заслуживала лучшего, чем это. Лучшего, чем мы.

— Мы — это кто? — уточняет Аарон, уперев в щеку кончик ручки. — Вы с мужем?

— Я, муж, наш сын… Я, знаете ли, всегда думала, что она как раз отсюда и выберется. Чего-нибудь для себя добьется.

При упоминании Патрика у меня проваливается сердце. Я пытаюсь представить себе, как он тут рос, погребенный под слоями табачного дыма и кучами мусора. Я понимаю, как ошибалась насчет него. Его прекрасные зубы, гладкая кожа, дорогое образование и высокооплачиваемая работа. Я все время думала, что все это — благодаря его воспитанию, его привилегированному происхождению. Что внутренне он куда выше меня, ущербной Хлои. Но это не так, не выше он. Патрик тоже ущербный.

Он тебя не знает, Хлоя. А ты — его.

Неудивительно, что Патрик столько внимания уделяет гигиене, безупречному внешнему виду. Он ведь изо всех сил старается стать этому полной противоположностью.

Или же — скрыть, что представляет собой на