Ведьмы цвета мака - Екатерина Двигубская

— Пошли.

— Куда?

Оскар взял Светлану за руку и потащил за собой. Они приблизились к небольшому магазину, в витрине которого висела одежда и стояла обувь. У одного из манекенов женского пола были разного цвета глаза — один синий, другой зелёный, что придавало пластмассовой твари известную долю человеческого несовершенства.

— Тут бывают отличные вещи. Выбирай.

— Ой, нет. — Света начала хохотать от того, что в Оскаре вдруг проявилась известная доля купечества. Он порозовел и, казалось, даже стал толще, так что его живот упёрся в спину девушке. Оскар завёл Свету внутрь, она не слишком сопротивлялась, влекомая таинством маскарада, который всегда присутствует в женском желании покупок. Женщины, как существа более утончённые, не утеряли ещё первобытную тягу к метаморфозам, абсолютно загубленную большинством мужчин, которые свою грубость могут рядить только в брюки. Эта любовь к перевоплощению лежит в основе колдовства, которое пытается изменить окружающую реальность, уйти от неё в воображаемый мир. И если обратиться к истокам истории, то ведьминские таланты передавались по женской линии, ну а колдуны — это ревнивое, мужское изобретение, вымысел, не имеющий никакого отношения ни к жизни реальной, ни к мистической.

— Девушка, вы не могли бы нам помочь, — обратился он к продавщице с мальчишеской фигурой и доброжелательными глазами, у неё, как у бойцовского петуха, была задрана алая чёлка, а ноги были обуты в красные сапоги с острыми носами. Продавщица, немного потоптавшись на месте, согласилась. — У тебя какой размер ноги?

— Не знаю.

— Покажи ногу. Какой у неё размер ноги?

— Думаю, что тридцать восьмой.

— Подберите туфельки для Золушки.

— Вы хотите с каблуком или без?

— С небольшим, — ответил за Свету Оскар.

— Я не смогу ходить.

— Сможешь.

Продавщица подала чёрные туфли на круглом каблуке.

— Скажите, пожалуйста, а где раздевалка?

— Зачем? — не поняла продавщица.

— Я хочу, чтобы моя спутница померила новое платье вместе с этими дивными туфлями.

— Там, налево.

Света вышла из кабинки. Она шла, как ходят близорукие люди, с которых насильно сняли очки, она ощупывала мир глазами, боясь натолкнуться на незнакомые предметы, её беззащитность и растерянность очень походили на женственность. Оскар хлопнул себя по лбу и постарался передразнить Светлану, он часами сидел перед зеркалом, пытаясь изучить жесты и повадки женщин, но всё равно продолжал чувствовать фальшь и подделку своего поведения. А тут за три минуты полное перевоплощение из субъекта среднего пола, похожего на мешок картошки, в трогательную девушку, одетую в элегантное платье, не хромающую, румяную. Оскар быстро расплатился и вывел ошарашенную Светлану на улицу.

— А теперь поедем и сделаем причёску и макияж. Тут неподалёку находится салон красоты, там директор моя двоюродная сестра.

— Зачем всё это?

— Красота спасёт мир. Если бы люди любили красоту… осторожней, машина, нас бы не обрызгивали грязью.

— Почему ты стал гомосексуалистом? — вдруг спросила Светлана.

— Я творческий человек, а у творческих людей с сексуальностью не всё слава богу.

В салоне Свету сначала постригли, потом исщипали брови пинцетом, сделали массаж лица и в довершение ко всему стали щекотать различными кисточками. Она чихала, чесалась от положенного крема и пыталась подвигать онемевшим лицом. Визажист бы крашеным блондином невысокого роста, говорил с французским акцентом и был абсолютно невосприимчив к мукам клиентов. Он прищуривал глаза, махал руками и то и дело вскрикивал подстреленной птицей, стремительно разукрашивая лица.

Под конец Жером совсем распоясался, он вытащил странный предмет и поднёс его к самым глазам девушки. Света, с ужасом скосившись на железяку, отчаянно рванулась, попытавшись сбежать, — не вышло, француз схватил её за ухо и вложил Светину голову обратно в ложбинку подголовника.

— Это для ресниц, — пояснил француз.

— Зачем?

— Они у тебя прямые и грустные, а будут загнутые и легкомысленные. Ничто так не красит женщину, как легкомыслие!

— А это навсегда?

— Нет, только до умывания.

— Будет больно?

— Сиди спокойно.

Света протестующе поёрзала, но француз, уцепившийся за её подбородок, даже и не думал выпускать жертву из своих крепких, холёных рук. Светлане ничего не осталось, как смириться и вдыхать аромат, исходивший от волосатой груди Жерома.

— Что это у вас?

— Где?

— На шее. Крест?

— Нет, талисман. Я его нашёл. Пожалуйста, не разговаривай, — сказал он, запахнув расхристанную рубашку.

Светлана почувствовала, как поднимается её веко.

— А из чего он сделан? — предприняла она отчаянную попытку отвлечь француза от своего века.

— Кто?

— Талисман.

— Из штук, которые вставляются в подковы лошади. Пожалуйста, не шевели лицом. Готово!

Жером откинулся назад и аж побагровел от удовольствия.

— Господи! И эта расфуфыренная дура — я?

— Не дура, а симпатичная, молодая женщина. Теперь ты можешь хоть принца датского соблазнять. Пожалуй, осталось только расправить плечи и натянуть паруса улыбки, чтобы в них забился ветер счастья! А ну-ка, сейчас же слушайся старого педераста! — шёпотом добавил Оскар и подпёр пальцами её щёки.

— Спасибо.

Света смущённо улыбнулась и с недоверием начала присматриваться к себе. За её спиной Жером уже впился в лицо другой клиентки и стал шлёпать по её бледным щекам, та охала и извивалась, скрещивая длинные, лишённые икр ноги.

Наконец Свете понравилось её отражение в зеркале, и она кинулась на шею Оскара.

— Хватит благодарить, а то ты мне хребет сломаешь, и помадой измазюкаешь. Давай лучше в кино сходим!

— Не могу, у меня свидание.

— Ну вот, опять целый вечер один.

— Пошли с нами.

— А можно?

— Думаю, что да.

— Нет, я лучше домой.

— Пойдём, мне с тобой легче, я очень волнуюсь.

Трое двигались вдоль Большой Дорогомиловской улицы. Они шли прямо и боялись свернуть, словно за поворотом прервётся их радость. К ним подошёл светофор и заморгал сразу тремя огнями. Света вскинулась на мужчин, расцеловала каждого и побежала, а за ней тянулся шлейфом проспект, по которому ползли уставшие троллейбусы. Двое мужчин смотрели вслед девушке, потом зашли в магазин, купили по эскимо и почувствовали себя детьми в зоопарке, которых оставила мама.

Было уже около одиннадцати часов вечера, в ателье всё ещё горел свет, сидящая на табурете Марина следила за движением рук племянницы, которые гнулись белыми лилиями и тянулись к своему женскому, плодородному счастью, когда в дверь позвонили. На пороге ателье появилась Светлана, от неё пахло хорошо проведённым вечером и армянским коньяком.