Матрица войны - Александр Проханов

Он видел ее внутренним оком всю сразу, словно пролетал над ней в серебристой пустоте, как крылатое семечко, бесконечно малое в сравнении с ней, огромной. И одновременно был больше нее, нес ее в себе, обнимал, окружал своей жизнью, был ее хранителем. Из сожженной брони, сквозь скважину, в которую струйкой дула смерть, он своим встречным дыханием посылал ей слова любви. Желал ей жизни вечной. Желал ей мудрости, доброты. Желал великого трудолюбия и терпения в неусыпной работе, затеянной предками по преображению жестокого мира, в котором бесчисленные работники гибли в огнях и бедах, спасая ее от бед и огней. И если впереди ее вновь ожидают сражения и множество жестоких врагов начнут ее терзать и ломать, он, ее плоть и кровь, до последнего дыхания станет ее защищать, и нет для него иной судьбы, кроме судьбы его милой Родины.

Вылез из танка, отряхивая с ладоней мелкую рыжую пудру сгоревшей стали. Направился к машине, где Тхом Борет совещался с Сом Кытом. Оба они вместе с солдатами отбрасывали длинные предвечерние тени.

– Я получил разрешение доехать до пограничного пункта, – сказал Тхом Борет. – Надо ехать сейчас. Скоро начнет смеркаться.

– Мы заночуем у вьетнамских солдат, – пояснил Сом Кыт. – Для бесед с вьетнамцами у вас будет вечер. А потом отправимся в Сиемреап.

– К сожалению, я не смогу сопровождать вас в Сиемреап, – сказал Тхом Борет. – Охрану обеспечат вьетнамцы. Им сообщили о вашем приезде. Надо ехать. – Он повернулся к машинам.

Это была удача. Ему, Белосельцеву, как никому из советских, предоставлялась возможность оказаться в расположении воюющих вьетнамских войск. Воочию наблюдать, чем является борьба вдоль границы. Какие признаки сулят обратить ее в большую войну.

Они катили, подымая сухую солнечную пыль, навстречу приграничным предгорьям. Подъехали к лесной опушке, сквозь которую дальше, в джунгли, уходила сырая дорога. Под зеленым пологом, у вечерних красных стволов, стояла палатка. Замер закиданный ветками транспортер, развернутый пулеметом вдоль трассы. Туда же смотрели расчехленные, в земляных капонирах пушки. Из палатки, где висели антенны и слышалось бормотание рации, вышли вьетнамцы, без шлемов, в легких рубашках, сандалиях. Двинулись к ним навстречу, улыбаясь, протягивая для рукопожатий руки.

– Тхеу Ван Ли, – представился Белосельцеву вьетнамец, легкий в движениях, гибкий в плечах и поясе, юношески моложавый на расстоянии, а вблизи – со следами долгой усталости на смуглом, сухом лице с пергаментными трещинками у глаз и у губ. Он говорил по-вьетнамски, видел, что Белосельцев не понимает его, и растерянно оглядывался на остальных. Сом Кыт пришел на помощь.

– Ему только что сообщили из штаба, что мы едем. Он рад принять гостей.

– Это и есть граница с Таиландом? – Белосельцев отвечал на рукопожатие, улыбался вьетнамскому офицеру, а сам озирался на черные, обугленные сваи, темные ямы с гнилой недвижной водой, на синий опрокинутый остов автомобиля и алебастровую, с облупленной краской, скульптуру слона.

– Таиланд, Таиланд! – понял вопрос вьетнамец, указывая на слона узкой гибкой рукой.

Тхом Борет и Сом Кыт показывали офицеру бумаги, объясняя ему цель приезда. Белосельцев, чувствуя на себе взгляды сидящих на лафете артиллеристов, шагнул под деревья.

Алебастровый слон был исстрелян, изодран осколками. Нарисованная ковровая попона облезла, иссеченная рубцами и метинами. Синий длинный кузов «Кадиллака» хранил в себе последний, устремленный к границе рывок, желание ускользнуть и умчаться. Лежал перевернутый, с расплющенным задом, получив в хвост удар свинца и огня. В ямах, на месте сожженных хижин, мокли головни, и над ними, над золотистой тухлой водой, роились москиты.

Белосельцев смотрел на границу, изгрызенную танковыми гусеницами, истоптанную пехотой, простреленную, продырявленную границу войны. Одну из многих, расплавленных, разрезанных автогеном. Вся карта мира накалялась красными, пропущенными сквозь континенты границами, возвещавшими передел мира.

Сом Кыт отвлек его:

– Нас приглашают пить чай.

Его стоическое невозмутимое лицо, усталое, освещенное низким, цвета сурика, солнцем, вдруг показалось Белосельцеву родным.

Они вошли в просторную палатку с утоптанным полом. Кругом были расстелены лежаки с марлевыми сетками. Стоял низенький, наспех сколоченный стол, деревянные плоские плахи вместо стульев. Чернели сталью сложенные в углу автоматы. За брезентовой перегородкой тихо бурлила рация, связист монотонно выкликал позывные.

Сом Кыт бережно, дорожа каждым словом, переводил:

– Хозяин приглашает отдохнуть с дороги. Рис уже варится, а пока освежимся чаем.

Повинуясь командирскому взгляду, солдат принес закопченный, снятый с костра котелок. Тхеу Ван Ли вытряхнул в него пачку зеленого вьетнамского чая.

Белосельцев пил, наслаждаясь горячим дымно-чайным ароматом, напоминавшим юношеские лесные прогулки. Вьетнамец улыбался, видел, что гость получает удовольствие.

– Он говорит, что рад нашему прибытию, – переводил Сом Кыт, осторожно отпивая из кружки. – Благодарит, что мы посетили их воинскую часть.

– Вдали от дома хочется видеть родные места, не так ли? – Белосельцев кивнул на открытку с видом вьетнамских гор, прикрепленную к брезенту палатки.

– Он говорит, что надеялся увидеть дом через пару недель. Но пришел приказ, и их часть остается на месте. Придется подождать с возвращением домой.

Это был слабый намек на то, что в этом районе границы происходит концентрация войск. Утомленные боевыми действиями войска не отводятся в тыл, не выводятся из Кампучии, а, напротив, остаются на месте, получают свежие подкрепления. Но это был только намек, нуждавшийся в многократной проверке.

Он отдыхал от дорожной тряски, от потрясений длинного дня. Горечи и потрясения дороги отдалились, остались за незримой чертой, у которой колебалась его душа, томилась предчувствиями, а потом, преодолев страхи, перепорхнула черту.

– К сожалению, эти последние дни не проходят спокойно, – сказал вьетнамец. – Весь день шли бои, проводилась важная операция, но к вечеру она все еще не закончена.

– Какая операция? – спросил Белосельцев, превозмогая усталость и лень.

– Части атакуют хорошо оборудованную секретную базу, – сказал вьетнамец. – Есть потери, но к вечеру база еще не взята. Если эту базу не взять, она может стать помехой для крупномасштабного наступления.

Напиток, который пил Белосельцев, был восхитительный, утолял жажду, возвращал бодрость и свежесть. Фраза, которую произнес офицер, могла подтверждать изначальный намек на то, что готовится крупное наступление, прорыв границы, и невзятая база, оставаясь в тылу, может сорвать наступление.

– Что за секретная база? – спросил Белосельцев, но не настойчиво, а как бы вскользь, продолжая пить чай, благодаря Сом Кыта за его прилежную помощь.

– Он говорит, разведчики обнаружили в горах хорошо оборудованную засекреченную базу, – сказал Сом Кыт. – Там собраны запасы продовольствия, пресной воды. Укреплена артиллерией, минными полями. Таиландское радио сообщало, что Пол Пот вместе с группой западных журналистов прилетит на эту базу. Сделает заявление, покажет, что его правительство действует не в Таиланде, за рубежом, а на территории Кампучии.