Леди Клементина Черчилль - Мари Бенедикт

серию коротких визитов. Я хочу, чтобы она увидела труды наших женщин, потому мы останавливаемся в женских подразделениях вооруженных сил, говорим с девушками зенитных расчетов. Мы встречаемся с женщинами-пилотами, водящими самолеты между пунктами дислокации королевских ВВС во вспомогательной авиационной транспортной службе. Мы посещаем оборонные заводы, где женщины работают, невзирая на вой сирен. Но, конечно, она должна увидеть непокорный британский дух, поэтому я организую поездку в разбомбленный Ист-Энд. Здесь после того, как миссис Рузвельт встречают радостными криками, мы говорим с одной пожилой парой, которая решила оставаться в развалинах своего дома днем и спать по ночам в убежище вместо того, чтобы эвакуироваться за город:

– Вот наш дом, и мы не дадим колбасникам отнять его у нас, – говорят они.

Она кипит энергией, превосходя даже меня своей неутомимостью. В последний день этой недели визитов, начинавшихся в восемь утра и длившихся до полуночи, мы планировали посетить три места: сначала ясли для эвакуированных или раненых детей, затем два расположения женской добровольной службы, которая переехала в только что разбомбленный соседний район и помогала всем – от готовки пищи до стирки. Поспевая за широко и быстро шагающей Элеонорой целый день, я совсем запыхалась, когда мы добрались до второго месторасположения женской добровольной службы, точнее, центра распределения одежды. Так меня еще никто не загонял. Глядя, как Элеонора поднимается, шагая через две ступеньки на второй этаж здания, я понимаю, что больше не могу сделать ни шага и сажусь на лестничной площадке. Заметив, что меня нет рядом, Элеонора замедляет шаг и смотрит на меня сверху мраморной лестницы.

– О, Клементайн, – восклицает она, произнося мое имя по-американски, – мне посидеть с вами?

Когда она спускается ко мне на несколько ступенек, я говорю со смехом:

– Пожалуйста, не тормозите ради меня. Элеонора, вы первый человек, загнавший меня.

Она фыркает, почти так же громко, как я сама, и я подхватываю ее смех.

– Вы не первая так говорите.

– Обычно все гоняются за мной, – одернув болотного цвета юбку, чтобы прикрыть ноги, я смотрю на нее снизу вверх. – Пожалуйста, продолжайте. Я передохну минутку и догоню вас.

– Вы уверены? – спрашивает она, но прежде, чем я успеваю ответить, она уже снова поднимается по лестнице.

Элеонора, как она просит ее называть, со своими простыми, привычными манерами и способностью раскрепощать людей, будь они рабочими, жертвами налета, американскими солдатами, репортерами или аристократами, восхищает меня. Мужчины и женщины, королевской крови или простые – она обладает уникальной способностью спокойно и целенаправленно идти по миру, держась со всеми на равных. Интересно, она всегда была такой или, как и я, научилась этому? Судя по тому, как ее принимают, и по достоинству, с которым она себя ведет, я вижу, что она самостоятельная публичная фигура, а не просто фон для своего мужа.

Пока мы едем в Чекерс на ее первый уикенд в Британии, Элеонора восхищается стойкостью нашего народа перед лицом постоянных нападений и обширным перечнем должностей, занимаемых нашими женщинами. Я польщена и говорю ей об этом.

– Это два моих первых проекта с начала войны: создание убежищ, чтобы пережить ночные налеты нацистов, и обеспечение женщин службой на важных местах. Конечно, сейчас у меня есть длинный список других проектов, обычно внутреннего значения, которыми я тоже руковожу и на которые у Уинстона не хватает времени с учетом всепоглощающих международных проблем. Не говоря уже о том, что я доверенное лицо и напарница Уинстона, хотя я уверена, что вы понимаете, каково это, – я многозначительно поднимаю бровь – мне незачем говорить Элеоноре Рузвельт обо всем, что выпадает на долю жены одного из самых влиятельных людей в мире.

Она озадаченно хмурится.

– Должна сказать, что я удивлена, Клементина.

– Чем, Элеонора? – я сказала что-то необычное? Конечно же, эта женщина, которую служащие Белого дома называют порой «мадам президент» из-за ее влиятельности, не может видеть ничего шокирующего в моем желании поставить женщин на ключевые позиции во время войны. Другие женщины – может быть, но не Элеонора. И я не могу представить, чтобы какие-то мои слова могли испугать ее.

– Во время визита в Вашингтон ваш муж говорил нам с большой гордостью, что вы не занимаетесь какой-либо публичной деятельностью. Он хвалил вас за склонность к домоседству и за то, что вы опекаете его, – она говорит это медленно и осторожно, словно интуитивно понимает, что заявление Уинстона может ранить меня теперь, когда она знает меня и понимает лживость замечаний моего мужа.

Но она не из тех, кто лжет.

Я лишаюсь дара речи. То, что Уинстон унизил меня и мои труды, представил всю мою жизнь такой жалкой – этой раны мне не вынести. Я не была против того, чтобы действовать на заднем фоне общественной жизни, – я знаю себе цену и избегаю всеобщего внимания, но публично унизить и в частной беседе сбросить со счетов мои труды – это большая разница. Как мог Уинстон отмести в сторону все мои достижения, словно они были бесполезны? Словно я тратила все свое время лишь на удовлетворение его нужд? Я начала обдумывать его заявление: почему он мог так сказать, и каково мне от этого, когда Элеонора прокашливается, прерывая молчание, повисшее в автомобиле.

– Мне жаль, Клементина, – говорит она. – Я знаю лучше почти всех остальных как тяжело быть замужем за лидером страны, на котором к тому же сейчас лежит тяжкий груз спасения свободного мира. Я понимаю, сколько они требуют от нас, по крайней мере, в определенные времена, и как мы все равно порой исключены или низведены до вторых ролей. В ранние дни нашего брака, когда Франклин только начинал политическую карьеру и наш брак был по общему признанию совсем другим…

Она замолкает, и я вижу, как она взвешивает то, что должна сказать, доверить ли мне то, что все и так знают – что по первому кивку ее мужа к нему набежит целый гарем обожательниц, и что ее брак в первую очередь политический альянс.

Она не решается открыть столь интимные подробности и продолжает в более общем смысле.

– Мы разделяли политические взгляды, особенно на внутреннем фронте, и я ощущала себя его напарницей в работе. Но когда он стал президентом, и его власть распространилась и на международный уровень, моя роль сузилась. Как только его внимание переместилось с благосостояния на оружие, я решила, что буду действовать независимо от него.

Ее путь так похож на мой. Даже не подумав, я добавляю:

– Затыкать дыры там, где они забывают.

Она смотрит мне в глаза.

– Именно