Веселая поганка - Людмила Милевская

— Что за точка такая? — удивилась я.

— Она расположена рядом с точкой смерти. Неопытные ученикииногда ошибаются и путают эти точки. Если ошибка произойдет на живом человеке,его душа расстанется с телом.

Интеллигент, услышав это, начал сползать со стула, выстукиваязубами частую дробь. И тут я поняла, что знаний электроники мне демонстрироватьне придется, а потому заперла дверь на засов и заговорщически сообщилаинтеллигенту:

— Есть способ договориться.

— Спасибо, — благодарно мотнул головой он. — Что я долженделать?

— Этот великий гуру, этот святой человек, — я показала намонаха, — должен произнести проповедь. Его жизнь потеряет смысл, если этого непроизойдет.

— Да-да, конечно… понимаю, — пролепетал интеллигент, спешнопротягивая моему монаху микрофон.

И, не теряя ни секунды, мой монах заговорил…

Говорил он вдохновенно и был так красив, что передатьневозможно. Даже фингал (мое произведение) не портил его, а может даже — итакое бывает — украшал. Монах воздел к небу свои сильные красивые руки изаговорил. Его длинные пальцы трепетали, его голос рокотал. Я залюбовалась им.Интеллигент тоже с восхищением взирал на моего монаха, а монах, нас не замечая,забыв про все, говорил, говорил, говорил…

А что говорил он! А как! Ах, как говорил мой монах! Ну хотьбери, бросай к черту эту любовь и косметику с мясом, сексом и сплетнями дапредавайся преданному служению. Честное слово, я почти уже готова была к нему,к служению этому, даже блаженство некоторое от речи монаха испытала, даже душусвою бессмертную почувствовала, совсем отличную от этого чужого грешного иотвратительно-бренного тела. Захотелось чисто и преданно кому-нибудь служить…Потом захотелось служить Господу, именно Господу, потому что Он — единственный,с кем я бессмертна. Все пройдет, но Господь будет вечно, а с Ним вечно буду ия, не говоря уже о блаженстве, которое снизошло…

Снизошло такое блаженство!

Нет, честное слово, не пожалела я, что пришла в тот дом и,рискуя своей жизнью, дала прочитать проповедь своему монаху. Он прочитал еетак, что и пострадать не стыдно. Просто блеск!

Очнулась я в лапах головорезов, по другому этих людей неназовешь. Мой монах, распаленный службой Господу, рвался из бандитских лап кмикрофону и взывал, взывал…

На этот раз нас топить не стали, а посадили в темную ихолодную комнату, судя по всему находившуюся в подвале — слабые лучи светапробивались из окошка под потолком. В том подвале даже мебели не было, дажележанки, — бросили нас прямо на солому.

Уже спустя пять минут у меня зуб на зуб не попадал, монахуже моему все одно, что прорубь, что подвал, что «Кадиллак» с «Фордом». Он вездеодинаково счастлив, к тому же так лихо на свою проповедь зарулил, чтоостановиться уже не мог. То, что я была единственная его слушательница, монахане смущало. В этом смысле я могла гордиться: остаток проповеди достался мневесь.

Когда монах смолк, я, просветленная, нежно его спросила:

— Ну что, допрыгался сукин сын? Добился своего? Сидим опятьв подвале. Только не говори мне, (для своего же блага) что через этот подвалпроходит путь к твоему гуру и моему сыну.

Монах открыл было рот, но я, не зная его намерений, навсякий случай предупредила:

— Если скажешь — убью.

И он, бесстрашный, завел-таки шарманку.

— Каждый шаг наш — путь к моему Великому гуру и вашемумаленькому сыну, и подвал этот — новый шаг к ним, — с мудрым видом произнес он.

Нетрудно представить мое состояние. Все плоды проповеди какрукой сняло. Куда только эта благость из меня подевалась? Выветрилась в единыймиг.

— Ах, ты едрена вошь! — закричала я и, стыдно сказать, насвятого человека с кулаками набросилась.

И, что хуже всего, он совсем не сопротивлялся. Я молотилакулаками по его сильному мускулистому телу, а он переживательно вскрикивал,взывая:

— Осторожно! Вам будет больно!

Мне стало стыдно. К тому же действительно заболели кулаки. Ясникла и зарыдала.

— Зачем вы плачете? — ласково спросил монах. — Вы служилиГосподу, благодаря вам состоялась моя проповедь, теперь впереди — толькорадость.

— Шли бы вы! — отмахнулась я.

Монах же терпеливо продолжил:

— Вы познали, что душа ваша вечна, а вы не это тело. Первыйшаг сделан, значит обязательно будет и шаг второй.

— Ах, оставьте, — взмолилась я, — до шагов ли, когда сижучерте-те где, а мой Санька, мой маленький сын в лапах этих головорезов? Уже и яв их лапах! В подвале сижу! Ой-ёй-ёй-ёй-ёй-ёй! — горестно завыла я, дрожа отхолода.

Монах же, узрев мое горе, ничего лучшего не придумал, каклечить меня новой проповедью.

— Вы должны стремиться к такому духовному состоянию, —сказал он, — когда ничто внешнее не сможет на ваше благостное настроениеповлиять. Ведь даже сидя в подвале вы не лишены радости любить Господа ислужить Ему. Ваша душа вечна, она не есть ваше тело, какое ей дело где это телосидит: в подвале или в ресторане? Душе все равно.

— Уж лучше в ресторане, — вставила я.

— Нет, в подвале для духовного роста лучше. В ресторанебольше соблазнов.

Я разозлилась:

— Да как не поймете вы, странный человек, что я хочу этихсоблазнов! Я сама их ищу!

Монах покачал головой:

— Тело ваше хочет, но не хочет душа. Душа плачет, душастрадает, заточенная в ваше тело, а вы мучаете ее и знать о ней не хотите. Нехотите слышать как страдает душа ваша.

— Это ваша душа страдает, — отрезала я, — а у моей души всев порядке, особенно когда она в ресторане сидит да еще в обществе красивого иприятного собеседника. А еще лучше, если этих собеседников много и все они отменя без ума.

Господи, зачем я это сказала? Тут же, не сходя с места,монах завел новую проповедь. Настроение и без того ни к черту, а тут еще он надухом зудит. Никакой приятной беседы.

— Хватит меня учить! — запротестовала я, и монах мой и ушелв молитву.

Я опешила. Вот это да! Теперь мне что же, сидеть в молчании?Не со стенами же я буду говорить. Молчание для меня хуже всякой проповеди.

— Есть хочу! — заявила я. — Пить хочу! На чистой постелиспать хочу! Принять ванну хочу!

— По этим вопросам не ко мне, — тоном махрового бюрократа,прервав молитву, ответил монах и кивнул на дверь.

Тут же подскочив с соломы, я метнулась к двери, изо всех силзамолотила по ней кулаками и завопила: