Ночной поезд - Барбара Вуд

Ян оторвался от истории болезни, в которую что-то вписывал, и увидел перед собой согбенного, покорного санитара больницы по имени Бернард.

– Да, что случилось?

– Господин, можно поговорить с вами? – Пожилой мужчина оглянулся через плечо. – Наедине.

В голосе этого человека звучала настойчивая нотка.

– Разумеется. Через несколько минут я буду в своем кабинете. Идите туда и отдохните.

– Слушаюсь.

И он покорно ушел.

Шукальский закончил писать распоряжения и ровно через пять минут вошел в кабинет. Он застал пожилого мужчину стоявшим у окна и боязливо смотревшим на улицу.

– Бернард, чем могу вам помочь?

Доктор прошел за свой стол и сел. Санитар начал говорить, заламывая руки.

– Это моя жена, господин врач; она кое-что нашла и сказала, что мне следует передать это вам.

Видя искаженное страхом лицо санитара, Ян встал. Он почувствовал, как напрягается все его тело.

– Бернард, что она нашла?

– Доктор, вы же знаете нацистский штаб, правда?

– Да, Бернард. Знаю.

– Моя жена одна из тех, кто вечером делает там уборку. Вы понимаете, моет кабинеты и тому подобное, но ей за это не платят.

– Да, Бернард, мне это известно.

Шукальский прищурился. Лицо санитара приобрело цвет только что очищенной картошки.

– Так вот, господин, нам кто-то сказал о… вы знаете, господин, об этом тифе.

Шукальский настороженно слушал.

– Да, продолжайте.

– Так вот, господин, это лежало в корзине для мусора, а моя жена умеет читать. Она очень любопытна. Вы понимаете, что я имею в виду. Она нашла вот это и сказала, что вам надо знать, что здесь написано.

Он запустил мясистую руку в карман своего белого халата и достал клочок желтой бумаги. Бернард передал ее Шукальскому и быстро отдернул руку, словно обжегшись.

– Она сказала, что эта бумага вышла из какого-то аппарата.

– Да, это так… – Ян развернул ее и почувствовал, как у него сдвигаются брови, когда он увидел две строчки, напечатанные на немецком. – Бернард, этот аппарат называют телетайпом.

– Так вот, доктор, моя жена говорит по-немецки, поскольку она из Унислава. Это на западе, понимаете, и когда она это увидела, доктор, и вспомнила, что нам говорили про тиф и все такое… – голос мужчины осекся.

Шукальский почувствовал, что у него останавливается сердце, пока он читал послание:

«ГАУПТШТУРМФЮРЕРУ СС ДИТЕРУ ШМИДТУ. ВЫСЫЛАЮ ГРУППУ ДЛЯ РАССЛЕДОВАНИЯ ЭПИДЕМИИ ТИФА. ПРИБЫВАЕМ ТРИНАДЦАТОГО МАЯ 1943 ГОДА. ОКАЖИТЕ ГРУППЕ ПОЛНОЕ СОДЕЙСТВИЕ».

Ян, снова и снова перечитывая эти скупые слова, подумал, что читает свой смертный приговор. Его слуха достиг робкий голос Бернарда.

– Господин, все знают об… и моя жена, ну, она испугалась и…

– Бернард, – Шукальский удивился тому, как спокойно прозвучал его голос. – Кто-нибудь еще знает об этом сообщении?

– Нет, господин доктор. Только я и моя жена.

– Тогда нечего волноваться, Бернард. Нет ни малейшей причины бояться. Речь идет о небольшой группе врачей. Это обычная проверка. Бернард, если случится так, что кто-то из ваших друзей спросит о них, то скажите, что это врачи, которые приедут подтвердить наличие эпидемии. Вы поняли?

– Да, господин доктор.

– Спасибо, Бернард. Вы оказали мне большую услугу.

Когда санитар ушел, Шукальский зажег спичку и поднес ее к углу бумаги. Затем он бросил ее в свою пепельницу. Наблюдая, как бумага темнеет и сворачивается, Ян почувствовал, как его мысли разбегаются в разные стороны. Через два дня эта группа явится сюда с инспекцией.

При мысли о том, что важные гости посетят Зофию, у Дитера Шмидта поднялось настроение. А цель их визита обнадеживала еще больше. Прошло полтора года, и Шмидт оказался бессильным перед лицом этой болезни, а верховное командование не давало ему покоя бессмысленными приказами, требуя привести в действие перевалочный пункт. Как хорошо! Они приедут, и этому кошмару наступит конец!

Слабый свет, источаемый голыми лампочками, которые качались под сводчатым потолком, словно фонари на вечеринке, отбрасывал жуткие тени на каменные стены. Пять заговорщиков сидели тесным кругом в сыром склепе костела Святого Амброжа. Отец Вайда явился последним, сел на складной стул и посмотрел на Яна Шукальского.

Доктор откашлялся и спокойно начал:

– Друзья, полтора года везение было на нашей стороне. Никто из нас не станет отрицать, что нам удалось добиться задуманного. Пока осуществляется план «окончательного решения», утвержденный Гитлером, и в лагеря смерти продолжают идти поезда со «сбродом», люди в Зофии живут относительно свободно. Теперь, похоже, удача отвернулась от нас. Скажу вам откровенно, – продолжил он, вглядываясь в лица присутствующих, – когда я первый раз прочитал это послание, у меня возникла мысль забрать семью и бежать. Завтра немцы явятся сюда, обнаружат, что в городе никто не болеет, что все это время шел розыгрыш, и тогда нашим жизням будет грош цена.

– Почему бы в таком случае нам не бежать? – слабым голосом спросила Анна.

– Мы не можем бежать, – ответила Мария. Глядя на ее волосы и бледное лицо, можно было подумать, что это призрак, обитающий в склепе. – Мы создали видимость страшной эпидемии тифа. Если мы сбежим, то немцы сразу все поймут и, скорее всего, в отместку перебьют всех жителей города. Но если мы останемся, – она развела своими тонкими белыми руками, – тогда есть надежда, что нацисты успокоятся на том, что казнят лишь нас одних.

Ян Шукальский согласно кивнул, он был восхищен ее храбростью. Но он также заметил явный страх на ее лице.

Анна, крепко держась за руку Кеплера, снова заговорила:

– Но они ведь не сотрут целый город с лица земли? Я имею в виду всех жителей.

Заговорил священник.

– Вы все слышали о человеке по имени Рейнгард Гейдрих, том самом, кто когда-то был заместителем Гиммлера и его правой рукой. Его убили в июне прошлого года в Праге. Заподозрили, что это сделали жители из Лидице, ближайшей деревни. В качестве возмездия эсэсовцы нагрянули на Лидице и сровняли эту деревню с землей, убили всех мужчин, женщин отправили в концентрационные лагеря, а детей распределили по семьям, избранным для осуществления плана «Lebensborn». Это случилось год назад. Сегодня не осталось и следа от деревни, которая стояла на том месте.

– О боже…

– Мария права, – сказал Ян. – Нам придется остаться. Если собрать вещи и бежать сейчас, то немцы насторожатся и догадаются о том, о чем у них сейчас нет ни малейшего понятия.