Невидимый - Дэвид Левитан

– Не то чтобы вы были не правы. Я это понимаю. Арбус живет, чтобы творить зло.

– Я не нуждаюсь в том, чтобы мне повторяли мои собственные слова. – Сол научился бросать уничижительные взгляды даже одним глазом.

– Без проблем, дружище. Э… сэр. Э… – Лори сглатывает, взмахивая руками, словно изо всех сил старается остаться на плаву. – Как бы выразиться поделикатнее…

Сол приподнимается, но Милли цыкает на него, и он снова опускается на стул.

Внезапно ахнув, я прижимаю ладонь ко рту.

Лори показывает на меня.

– Вот! Спасибо. До нее дошло! Пожалуйста, помоги мне, сестренка.

– Возможно, в конце концов, он придет и за вами, – говорю я медленно, стараясь восстановить дыхание. – Но вы не самая неуловимая его добыча. Не за вами он охотится.

– Ты не знаешь, о чем говоришь, – рычит на меня Сол. – Ты всего лишь ребенок, который учится ползать во всем этом.

– О ребенке и речь, – тихо произносит Лори.

– Ох… – резко вбирает воздух Милли.

– Вы сами это сказали, – я выдерживаю недружелюбный взгляд Сола. – Арбус живет, чтобы творить зло.

Я отвожу от него глаза, чтобы перехватить взгляд Милли.

– И вам известно, на кого он затаил такое зло, перед которым меркнут его профессиональные обиды.

– На свою семью, – отвечает Милли.

– На Стивена. – У меня срывается голос, и все, что я могу, – это опустить глаза.

– А мы только что оставили его одного, – договаривает за меня Лори.

Вся наша четверка замолкает. Кофейня гудит, наполненная кликаньем клавиш и обеспокоенными голосами персонала.

Я украдкой смотрю на Сола. Он качает головой, но его хватка на кофейной кружке ослабевает. Не так трудно понять, почему он с такой агрессией бросился в атаку один. Почему в итоге попал сюда – на место его последней встречи с Максвеллом Арбусом. Видимо, это пространство изобилует воспоминаниями, горькими и сладостными, о его жизни, посвященной тому, чтобы защищать Милли.

В кризисные моменты мы сосредотачиваемся на том, чтобы обезопасить то, что по-настоящему любим. Едва ли только рабочей этикой объясняется то, что Сол, наполовину ослепший из-за проклятия, был готов сражаться до последнего, чтобы уберечь Милли от опасности.

Сол черпает свою решимость там же, где беру ее я, – и сейчас она заставляет меня покинуть остальных. И вот я уже выбегаю за дверь и мчусь со всех ног. Я уже пробежала полквартала, когда слышу, что Лори выкрикивает мое имя, но его голос быстро стихает. Мои ноги топают по тротуару так быстро, как я только могу. Если бы полиция Нью-Йорка не была полностью занята терактом Арбуса в Центральном парке, меня бы, конечно же, остановил один из офицеров. Во время своего бешеного бега я сбиваю с ног полдюжины несчастных пешеходов и почти переворачиваю детскую коляску. Я не останавливаюсь, чтобы извиниться. Я ни разу не оборачиваюсь. Вслед мне несутся все нелицеприятные эпитеты из словаря и даже несколько угроз.

Когда я наконец вбегаю к нам в дом и проношусь мимо консьержа, мои легкие горят, а конечности как будто стали резиновыми.

Консьерж следует за мной к лифту.

– Все в порядке, мисс?

Я согнулась и жадно глотаю воздух, но киваю и машу рукой, чтобы он шел по своим делам. Он смотрит на меня подозрительно, но, к счастью, приходит лифт, я вваливаюсь в него и жму на кнопку третьего этажа, пока двери не закрываются.

Несмотря на мои попытки восстановить дыхание, черные пятна все еще мелькают у меня перед глазами, даже когда я подхожу к двери Стивена. Я начинаю колотить по дереву обеими руками, как сумасшедшая, осознавая, что танцую безумный, неприличный танец.

Я подняла оба кулака, чтобы снова начать молотить по двери, но тут она открывается. Утратив равновесие, я лечу через порог. Хотя я и вижу там Стивена, испуганного, который выглядит таким же усталым, как я – сумасшедшей, я не знаю, сумеет ли он меня поймать. Он говорил мне об усилиях, которые ему требуются, чтобы обрести материальность. Это знание не особенно мне помогает, потому что я не могу остановить свое падение. Ведь я молотила по его двери со всей силой, которая у меня осталась.

Я закрываю глаза. Не хочу видеть пол, когда ударюсь о него. Я еще могу согласиться с локтями и коленями в синяках, но не могу вынести мысль о том, что падаю сквозь него. Я не хочу видеть, как пролечу насквозь, как будто он не стоит передо мной. Мне нужно, чтобы он был там. Чтобы он был настоящим.

И он есть.

Он ловит меня.

И я снова могу дышать.

Но с дыханием приходят слезы. Слезы, которые были заперты внутри долгие месяцы. Слезы, которых, как я себя уверяла, у меня не было.

Теперь освободившись, они потоком хлынули у меня из глаз. Их так много, и текут они так долго, что мне кажется – наверное, я в них утону.

Стивен не говорит ни слова. Только прижимается ко мне.

Двадцать четыре часа.

Но даже не это. Теперь уже двадцать три. Меньше.

Люди говорят, что время сыплется у нас сквозь пальцы, как песок. Однако они не признают, что часть этого песка прилипает к коже. Это воспоминания, которые останутся в памяти, воспоминания о том времени, когда время еще оставалось.

Три минуты.

Я обнимаю ее три минуты. У меня хватает сил на три минуты. Мы вроде бы никуда не уходили, но такое чувство, что мы возвращаемся друг к другу. Слово «воссоединение» означает, что когда два человека снова вместе, они соединены. Два как один. Притянуть кого-то к себе – только временный символ. То, как вы дышите вместе, – вот что по-настоящему свидетельствует о единении.

Тридцать три мысли – все они умещаются в три минуты.

Ты здесь.

Что-то случилось.

Я хотел только одного: чтобы ты была здесь.

Он здесь был.

Я боюсь.

Тот факт, что я боюсь, пугает меня.

Ты мне нужна.

Не плачь.

Я хочу только, чтобы мы с тобой так и оставались, так и оставались, так и оставались.

Ты меня видишь.

Он нас уничтожит.

Я не должен был втягивать тебя в это.

Тебе было бы настолько лучше без меня.

Я сделал это с тобой.

Он сделал это со мной.

Держи меня.

Держи.

Подожди.

Что случилось?

Мне нужно тебе рассказать.