Царь без царства - Всеволод Алферов

– А что старый царь? Небось, помер уже? – в полумраке зрачки у Юсны как будто мерцали.

– Несколько лет назад, – ответила посланница. Отчего-то известие привело безумную в восторг.

– Ха! А я говорила, заморыш долго не высидит. Я говорила, а мне не верили!

– Недолго? Азас Черный правил семнадцать лет.

– Ты-то что его защищаешь? – Юсна хлопнула себя по колену. – Ты-то, чужачка! Какое тебе дело?

– Откуда…

– Ха! Это ты олухов проведешь, а меня за дуру не держи. Чем за падаль заступаться, лучше бы вон мужика берегла! Кто тебя защитит, когда юный дохляк отправится за папашей?

Зено бросила взгляд в сторону Азрая. Тот мешал кашу деревянной ложкой, губы его беззвучно шевелились.

– Небесные владыки! Что ты несешь? – вырвалось у нее.

– Я знаю, что я несу. Ты продолжай, девонька. Нечего отвлекаться.

Безумная ведьма сбила ее с толку, но проще было подчиниться. Время шло, пар над котелком густел, а гроза совсем разошлась, когда Зено закончила смутными ощущениями:

– Как будто сладкий запах в ветре… в воздухе, даже если ветра нет. Тело становится непослушным, суставы тяжелыми, а сердце… там, где сердце, вдруг пусто, легко и холодно. Но мне все время плохо, не только в эти минуты, и я не знаю…

– Дай-ка сюда руки, – приказала Юсна и поцокала языком, когда Зено послушалась. – Суставы у тебя распухли, что верно, то верно. Это в самом деле хворь. А не то, что ты подумала!

Посланница следила за ее лицом, не веря до конца. И не ошиблась.

– А в остальном все верно. Сладкий вкус на языке. И запах, как у старых соцветий. Что, чужачка, не ждала, что крестьянка ответит?

Голос травницы сочился ядом, под тусклым взглядом Зено уже сама не знала, что там светится в этих глазах: безумие или, наоборот, ум? Должно быть, Азрай думал о том же, потому что негромко спросил:

– Кто ты, Юсна?

– Мать назвала меня Юсна-ризд-Кви́нйор, на вашем царском языке – «золотая госпожа дома пламени». А ее саму звали «сестра, принесшая обет богу». Только длинные имена не стоят чернил, чтобы их записать, вот как. Три тысячи двенадцать сутр, с притчами, святыми текстами и хроникой – все это матушка вдолбила мне в голову. И что толку? Меня бы выбросили из деревни как ведьму. Только кто ж тогда благословит грудняка или наречет год?

– Наречет год? Вы поклоняетесь Темерасу? – Зено прикусила губу.

– Тамру, деточка. Солнцеликому. Прекрасному. И облеченному светом. Он и сейчас нас защищает от всех теней. И в прошлый раз тоже. Тридцать два поколения назад… Не спрашивай, сколько это лет, знаю только, что тридцать два поколения.

– А может, больше? – предположил воин. – Уже больше.

– Может, и больше, – сварливо отозвалась Юсна.

Она встала и долго возилась в углу, а когда снова вышла на свет, на ней была тусклая медная диадема с языками пламени и бубенцами, почти как у Мелиноя в столице. Желтый опал надо лбом оплетали медные нити. Зено набрала в грудь воздуха задать вопрос, но остановилась. Никаких вопросов, предупреждал тяжелый взгляд Юсны.

– Это случилось тридцать два поколения назад, – заговорила жрица. – Тени удлинились и зажили своей жизнью. Как сейчас. Одни сутры говорят, то были чары и колдуны, другие – что боги Царства ополчились на заморского и его верных. Я думаю, что врут все… Да, тогда они тоже ходили. Вестники. И нашими лесами, и по царским землям. Они и люди, и не люди: тела человечьи, но вестник носит тело, как тряпье, а в его жилах сила вместо крови. Сила облекает его, как дрожащая хмарь. Они зовут, уводят за собой, к себе. А там… откуда они пришли… кто знает? Говорят, будто прикосновение вестника отбирает душу, а еще говорят, что ушедшие присоединяются к теням. Их прикосновение как лед, одна лишь близость вестника – как стылый ветер в сезон бурь. И зловоние… от них смердит гнилью. Даже спустя день, ночь и еще день запах остается. Легкий, слабый… как увядшие цветы.

Юсна остановилась, переводя дух. Придержала полы выцветшей накидки. Только сейчас Зено обратила внимание на руки травницы: коричневые, морщинистые, это были руки благородной, с длинными прямыми пальцами и красивыми, овальными, как миндаль, ногтями.

– Прекрасный защитил нас в прошлый раз и защитит в этот: ни разу тень не пришла к его верным. И не придет. Я говорю всем, кто ломится с вопросами, но мне не верят! «Вся дичь ушла, Юсна, что нам делать»… «Мы не можем охотиться, сделай что-нибудь, ты мудрая»… – она передразнила чей-то скрипучий голос. – Что я могу? Знаю только, что вестник не берет плодов, и риса, и всего, что выращено. Ему нужна другая сила… живая, заключенная в живой твари. Как хищник не жует траву. Мы не умрем с голоду и должны прожить без охоты – вот все, что я могу сказать.

И Зено, и Азрай молчали, только ветер свистел в щелях. Доски позади травницы блестели от влаги. «Когда они друг друга сменяют?» – подумала иноземка. Властная жрица пряталась глубоко в теле безумной и порой проступала под обвисшими складками кожи. Но сколько Зено ни старалась, так и не заметила, когда произошла перемена.

– Получается, я выжила… потому что меня осенили пламенем? С детства?

– Получается.

– А он?

– Ну а мне почем знать? – огрызнулась Юсна.

– Твои жрецы меня благословляли, – заметил Азрай. – В Ночь Темераса. И после тоже… Несколько раз.

– Ты задашь еще сотню вопросов, – вздохнула травница, – и вусмерть меня запытаешь. Я не люблю, когда меня пытают, поэтому слушай. Тень всегда одна. Не тысяча ушедших на зов и могучих, как тот… то, что вы видели. Вестник носит их в себе. Надевает тела. Как тряпье. Вестник один, но с каждой жизнью крепнет, и все они сидят в нем, внутри.

Она вдруг вперила в Зено желтый, как две медные плошки, взгляд.

– Ты под защитой Прекрасного. Но я не знаю… не уверена. Ты замаралась хуже некуда. От тебя разит гнилью. Мертвечиной. Я вышла не потому, что меня привлек спор, а просто заслышала вонь. Ты притягиваешь его, а он… оно… зовет тебя. Есть два безопасных места, всего два, куда вестник не явится. Наша деревня, но здесь вам засидеться не дадут. И храм. То место, куда вы идете.

– Откуда…

– Оттуда, – проскрипела Юсна. – Заладила же: откуда-откуда… Почем я знаю, откуда что берется? Знала бы, сидела царицей над колдунами.

Она вдруг стала меньше, как будто съежилась. Втянула голову в плечи. Травница стащила с себя венец и неловко опустилась на пол, сжимая его в руках.

– Давайте есть, – проговорила она. В последний раз в ней промелькнула надменная жрица, она встала и опустилась перед очагом, словно матриарх знатного рода во главе стола. Венец скрылся под накидкой, и больше Зено его не видела.

Никто не стал с ней спорить. Никому не хотелось продолжать разговор. В молчании Азрай наполнил миски, и они ели в тишине, под стук дождя по крыше. Когда они закончили, угли в очаге совсем прогорели, Зено едва видела сотрапезников.