Пропавших без вести – не награждать! - Геннадий Сорокин

– Чего немецкие хоромы жалеть? Пусть, сволочи, знают, что мы о них думаем.

В половине пятого утра затопили понтон, преграждающий выход из дока. Свежая океанская волна проникла в бассейн, и подлодка закачалась у пирса, вмиг превратившись из безжизненного железного короба в боевой корабль.

«Скорей бы! – глядя на нее, думал каждый боец. – Скорей бы на волю, прочь из этой мышеловки! Там, в море, хоть и потопить могут, но там – свобода! Там не давят непомерным грузом стены вражеского замка и нет скученного пространства подземного дока, в котором ощущаешь себя как в могильном склепе».

Велев всем бойцам собраться на пирсе, Лоскутов и Лукин в последний раз обошли замок.

– Вроде бы ничего не оставили, – сказал Николай Егорович, подходя к спуску в док.

– Немцы замурованные сидят в кабинете Гитлера, – Лукин показал наверх, где за пуленепробиваемой дверью скрывались спасшиеся утром враги.

– Хочешь с собой их позвать? – усмехнулся Лоскутов. – Пусть сидят, они жрать не просят. Что еще? Все, пора в путь?

– Николай Егорович, давай и мы напоследок оставим немцам метку: напишем пожелания Гитлеру или про его мамашу что-нибудь напишем.

– Пошли, Лука! Чего детством заниматься? Гранату бы на дверь прикрутить, это другое дело, – Николай Егорович пропустил ординарца вперед, наглухо задраил за собой бронированную дверь.

Перед погрузкой Лоскутов построил отряд на пирсе, пересчитал всех по головам.

– Речи я говорить никакие не буду, – сказал он. – В колонну по одному, по трапу, шагом марш!

На рассвете над фьордом опустился густой туман. Лоскутов, стоявший на ходовом мостике на вершине боевой рубки, осмотрелся по сторонам – ничего не видно: ни берега, ни острова, ни выхода из залива. Даже нос подлодки было трудно рассмотреть.

Рядом с Николаем Егоровичем стояла Короткова, категорически отказавшаяся спускаться внутрь.

– Мужики, – сказала она при погрузке, – можете резать меня на куски, но я в этот гроб не полезу. Я после «Дмитрия Ульянова» боюсь в каюты идти. Хотите, привяжите меня на палубе, но я в люк – ни ногой!

Николай Егорович не страдал клаустрофобией потерпевшего кораблекрушение, но в подлодку не спускался по другой причине – он хотел проститься с Монголом. По приказу Лоскутова его тело занесли на палубу, привязали к ногам груз и оставили у основания рубки.

Чем дальше подлодка продвигалась по заливу, тем становилось холоднее. Промозглые океанские ветра уже не теряли свою силу в горах, а крепчали на открытом пространстве, пенили волны за бортом, посвистывали в районе носового орудия.

«Я в детстве мечтал быть капитаном на пиратском бриге, – размышлял Лоскутов, – и стал им. Правда, вместо парусника – ржавая подводная лодка, и пиратствовать я не собираюсь, но в целом-то мечты сбылись! Даже сказочная принцесса есть».

Николай Егорович украдкой покосился на Короткову: «принцесса», изрядно похудевшая за время рейда, ежилась на ветру, плотнее закутывалась в солдатское суконное одеяло, позаимствованное в караулке. Лоскутов обнял ее, прижал к себе.

«Странно, но мои детские мечты никогда не простирались дальше первоначальной цели: стать капитаном на собственном корабле, добиться любви сногсшибательной красавицы. А дальше что? Дальше – быт: корабль надо ремонтировать, красавицу – содержать, команде – платить жалованье, иначе взбунтуются и сбегут к конкурентам. Все сказки кончаются на высокой ноте: Иван-царевич женился на Василисе, дочь лесника охмуряет Принца, Али-баба становится состоятельным человеком. Что дальше будет у Ивана-царевича и Василисы, никто не знает. Быть может, они не сойдутся характерами и со скандалом разойдутся через год. Или она полюбит другого и сошлет Ивана в монастырь. Словом – после пика славы наступает серость, обыденность, соцреализм».

Покинув фьорд, подлодка взяла курс на север. В открытом море туман быстро рассеялся, линия горизонта очистилась. Волны стали круче, появилась бортовая качка.

«Для самого себя я был триумфатором не когда взорвал антенну, а когда увидел подлодку в доке. Для меня она, голубушка, не отголосок детских мечтаний, а пропуск в другую жизнь, где я сам себе буду хозяин. И никто меня ни в чем не обвинит, потому что меня для них уже нет. Я ведь помню, как Рогожин прощался со мной, – говорил красивые нужные слова, а сам некролог продумывал».

Набежавшая океанская волна слизнула тело Монгола с палубы.

– Актау, Салихэ! – попрощался с другом Лоскутов.

– Что вы сказали, товарищ командир? – спросила Короткова.

– Видишь звезду над горизонтом? Душа Монгола улетела на встречу с ней. Там его ждут Чук, Гек, духи леса и воды. Там, судя по всему, собирается недурная компания.

Высокая волна ударила в рубку, обдав ходовой мостик фонтаном ледяных брызг.

– Глафира, пошли вниз! Похороны закончились, делать здесь больше нечего.

В половине десятого Носков вывел подводную лодку к намеченному Лоскутовым каменистому пляжу. Скрипя днищем по гальке, лодка вылезла носом на берег и замерла. Высадка прошла быстро и организованно.

– Ну что, куда теперь движем? – спросил Ивашко. – До Мурманска рванем?

– Зачем же в такую даль? Здесь партизанить будем! – Лоскутов повесил на шею автомат, закинул за плечи вещмешок и бодро зашагал в сторону гор.

Десантники разобрали поклажу и двинулись следом.

25 июня 1944 года Николай Сергеевич Рогожин работал в своем кабинете в здании Главного политуправления РККА в центре Москвы. Периодически отрываясь от бумаг, Рогожин подходил к зеркалу и любовался новенькими генеральскими погонами: Родина по достоинству оценила его личный вклад в дело проведения операции «Посох». С награждением остальных участников операции еще предстояло разобраться.

– Разрешите? – в кабинет Рогожина вошли его помощник Зингер и Астафьев из наградного отдела. – Товарищ генерал, у нас списки по «Посоху» на согласование.

Рогожин, еще не привыкший, что его называют генералом, доброжелательно улыбнулся и предложил офицерам место за столом для совещаний.

– Давайте посмотрим, что вы принесли, – он взял в руки первый наградной лист. – Товарищ Кабо? Достойно, достойно. Помню я Кабо. Геройски погибла в самом начале рейда. Что ей, медаль «За отвагу»? Годится.

Генерал Рогожин подписал свое согласие на представление Кабо к правительственной награде и протянул руку за следующим листом.

– Товарищ Васьков из отдела кадров политуправления? Помню-помню этого проходимца, – Николай Сергеевич усмехнулся, вспомнив способности Васькова организовать для начальства комфортный быт и интересный досуг. – Что ему? Медаль «За боевые заслуги»? Это за какие же заслуги?

– То-ва-рищ генерал, – нараспев протянул Зингер, – вы помните же его! Боевой такой офицер, инициативный…