Дочь палача и король нищих - Оливер Петч

Она врезала кулаком в стену, так что посыпалась штукатурка. Потом глубоко вдохнула и взглянула на палача здоровым глазом.

– Я обещала Тойберу приютить тебя, но не говорила на сколько. Достаточно и того, что ночью здесь прохода не будет от советников и солдат, а в подвале у меня монстр сидит… – Она задумалась на секунду. – Для меня слишком многое стоит на кону. Можешь оставаться до завтра, потом придется уйти. Я соберу для тебя кое-каких вещей, одежду, хлеба – все самое необходимое. Идти-то можешь?

Куизль кивнул.

– Попробую.

Доротея вздохнула.

– Не держи зла. У меня дочь, и…

– У меня тоже дочь, – пробормотал палач. – Я все понимаю. Завтра уйду.

– Хорошо. Тогда у меня всё.

Доротея вышла в кладовую и вернулась с куском жареного мяса и кружкой вина.

– Вот. Чтобы сил набрался. Можешь и новую одежду тут же надеть. Маловата, может, но пойдет. – Она бросила ему завязанный сверток. – Рубаха, штаны и башмаки. Будешь выглядеть в них как любой конюх. Старое свое рванье здесь оставь, потом выброшу.

– Спасибо.

Якоб взял мясо и впился в него зубами. Доротея молча наблюдала, как он ест.

– Как зовут твою дочь? – спросила она наконец.

Палач проглотил кусок.

– Магдалена. Чертовка та еще. Если встречу когда-нибудь снова, задницу надеру.

Женщина улыбнулась.

– Только горло ей на перегрызи. – Она задумчиво глотнула вина из принесенной кружки и неожиданно заботливо сказала: – Не будь таким строгим с дочерью. Повзрослевшие дети – они как молодые лошадки. Если не дашь им побегать, мечутся во все стороны.

– Но для этого ей не нужно было приезжать с возлюбленным в этот треклятый город и оставлять мать одну с близнецами, скотине этой! – Куизль вытер рот. – Может, малыши сейчас плачут во весь голос – а благородная мадам разгуливает по Регенсбургу…

Хотя больше всего он боялся того, что Магдалена могла угодить в лапы какого-то полоумного, который теперь пытал ее, чтобы отомстить Куизлю. Но об этом он вслух говорить не стал.

Доротея тихо присвистнула сквозь зубы.

– Эта Магдалена, должно быть, настоящая бестия. Что она удумала?

– Ну, сейчас она пытается спасти меня от эшафота, – пробормотал палач. – Надеюсь только, что с ней самой ничего не случилось. С ней и с этим разгильдяем-лекарем.

Магдалена забралась в самый дальний подвал катакомб и угрюмо уставилась на мерцающий огонек масляного светильника.

По древним каменным стенам скользили дрожащие тени; на штукатурке еще можно было разглядеть вытертые латинские буквы. Симон рассказывал, что когда-то на этом месте римляне основали поселение. На его руинах через столетия вырос город, позже обосновался еврейский квартал, и наконец, после изгнания евреев, раскинулась Новоприходская площадь с протестантской церковью. Здесь, в глубине, в самых недрах города, Магдалене казалось, что она слышит, как бьется сердце Регенсбурга – так громко, что собственное сердце боязливо притихало. Здесь она чувствовала себя укрытой, словно у матери в лоне.

«Мама…»

Девушка закрыла глаза. И как только она смогла оставить маму одну? Маму и близнецов. Ради какой-то мечты, ради жизни в этом чужом городе… Думала только о себе, себе и Симоне – а теперь оказалась ни с чем. Отец томился жертвой какого-то заговора в тюрьме Регенсбурга; совсем скоро местный палач потащит его на эшафот, а ей с Симоном придется смотреть, как отцу переломают кости. Что скажет мама, когда дочь вернется?

Да и могла ли она вернуться?

Магдалена подумала о Симоне. Куда он пропал? До сих пор злился из-за венецианца? И дались же ей эти насмешки… Снова погорячилась: никогда не умела сдерживать свой нрав!

Дважды побывав у Сильвио, Магдалена поняла, что ей не место в этом красивом и ярком мире. Между жизнью венецианца и ее жизнью лежала непреодолимая пропасть. На собственной шкуре она не раз уже испытала, каким жестоким может быть город к тем, кто ему не принадлежал. Люди делились на горожан и остальных, отбросы. Нищие, шуты, шлюхи, живодеры, палачи…

Магдалена навсегда останется в отбросах.

С обветшалой лестницы послышались торопливые шаги. Дочь палача вздрогнула и собралась уже затушить светильник, чтобы в темноте ее никто не заметил, но узнала спускавшегося. Это был Симон! Она вскочила и побежала ему навстречу.

– Симон! Мне так жаль, мне не след…

Только тогда Магдалена заметила, как встревожен был лекарь, и нерешительно перед ним остановилась.

– Что случилось?

Симон приложил палец к губам и провел ее в самый дальний угол римского подвала.

– Забудь, что было, – прошептал он. – Сейчас у нас есть заботы поважнее. Нужно уходить отсюда, желательно сегодня же ночью.

– Что ты говоришь такое? – Голос Магдалены эхом разнесся по подземелью, Симон вздрогнул и зажал ей рот ладонью.

– Да бога ради, тише ты! – прошипел он. – У меня уже такое чувство, что против нас весь город сговорился.

Он шепотом рассказал ей о встрече с управляющим Гесснером и его предположении, что Натан сотрудничает с властями. Упомянул и про философский камень. Магдалена слушала и хмурилась.

– Значит, ты думаешь, мой дядя и вправду нашел этот камень? – спросила она недоверчиво. – Я-то считала, алхимики его только выдумали, чтобы к властителям и кредиторам втереться в доверие.

Симон пожал плечами.

– Кто его знает… Этот камень скорее символ, нежели реальный предмет. Про него еще Парацельс писал, и в Ингольштадте я сам как-то побывал на лекции, где про него рассказывали. Некоторые считают его некоей субстанцией, способной превращать дешевые металлы в золото или серебро. Другие утверждают, что это порошок, который, будучи смешан с вином, дарует здоровье и вечную жизнь. Aurum potabile, жидкое золото – вот как его называют.

– То есть лекарство? – Магдалена задумчиво покивала. – Цирюльник вроде Гофмана и вправду мог затеять нечто подобное.

– Помнишь кучу горелой муки в лаборатории? – спросил Симон. – Думаю, там что-то другое было. Может, тот самый порошок, что разыскивает Меммингер. Я прихватил оттуда немного… – Он притянул к себе Магдалену. – В любом случае нужно бежать отсюда. Слишком уж долго Натан за нами увивается. Помнишь, как он хотел непременно сопровождать нас в собор? А потом исчез вместе с Меммингером и убийцей. И в подземельях он нас подслушивал… Гесснер прав! Нельзя допустить, чтобы Натан и дальше за нами следил, а потом, когда решит, что мы близки к цели, позвал стражников.

– И куда мы пойдем? – задумчиво спросила Магдалена. – Не забывай, нас до сих пор за поджог разыскивают. Наверху нам и спрятаться негде.

Симон ухмыльнулся.