Дочь палача и король нищих - Оливер Петч

Снаружи уже стояла ночь, небо затянули облака и спрятали звезды. Симон с Магдаленой выбрались на поверхность, перескочили зловонную кучу нечистот и побежали через двор к тесному лазу.

И вскоре растворились во тьме переулков.

Куизль все стоял, словно окаменев, посреди подвала.

Он ни секунды не сомневался: враг его прямо над ним! Третий дознаватель скрылся где-то в верхних покоях и развлекался теперь со шлюхами.

«У меня внутри все кипит от злости, и одной девочки мне не хватит…»

Этот голос Куизль уже никогда не забудет.

Что ему теперь делать? Противник ведь не один наверху. Напротив, кроме него там половина совета, несколько солдат из соседней башни и толпа визгливых проституток. Если подняться туда сейчас, его, Якоба, наверняка схватят.

Палач закрыл глаза, и ему представилось его будущее. Стражники вернут его, закованного в цепи, обратно в камеру. Тьмы, пыток и казни избежать уже не получится. На дыбе он, возможно, расскажет даже, кто помог ему сбежать. Проворачивая в очередной раз колесо или раздирая кожу клещами, Тойбер будет приближать и собственную гибель.

«И моя дочь останется беззащитной перед этим безумцем…»

Куизль понимал, что не может так рисковать. Но и оставаться здесь, пока сам дьявол в двух этажах над ним хлестал плетьми проституток, он тоже не мог. Один лишь его голос сводил палача с ума.

Значит, нужно уходить, и как можно скорее. Вот только куда? Якоб ничего не сумел придумать, кроме как отправиться домой к Тойберу. В Регенсбурге Филипп был единственным, кому он доверял. Быть может, Тойбер приютит его до того времени, пока Куизль не убедится, что Магдалена в безопасности.

Палач попробовал подвигать вправленным плечом и выгнул спину. Чувство было такое, словно он свалился с крыши высокого дома. Но благодаря повязкам и мазям Тойбера боль стала теперь более-менее терпимой. Если не бежать слишком быстро и время от времени прятаться для передышки в подворотнях и нишах, то можно добраться до дома Тойбера. К счастью, во время одной из бесед в камере тот рассказал ему, на какой улице жил. Филипп с таким восторгом рассказывал о своем уютном домике, о жене и пятерых замечательных детях… Теперь у Куизля появилась наконец возможность с ними познакомиться.

Одна за одной Якоб осторожно поднялся по ступенькам и оказался наконец перед тяжелой дверью. Осторожно отодвинул засов и выглянул на затянутое облаками небо. В воздухе стояла приятная прохлада, однако на улице все равно воняло мочой и фекалиями. Но за всем этим палач улавливал запахи пашен, лугов, пастбищ и полей: скоро он сможет туда вернуться.

Куизль собрался уже шагнуть за порог, как наверху вдруг хлопнула дверь.

– Эй, Тея, еще вина! Эта наглая бестия одна все вылакала! Я ей шею за это сверну!

Дверь наверху с грохотом закрылась; правая нога Куизля замерла над порогом.

Снова этот голос. Голос из кошмаров.

Словно заколдованный, палач закрыл дверь и скользнул по лестнице на верхний этаж. Он просто должен был рискнуть, увидеть лицо своего врага, пускай лишь мельком. Иначе призраки прошлого никогда не оставят в покое.

Десятка через два ступеней витая лестница вывела палача в освещенный факелами и оштукатуренный тамбур. Оттуда по разным комнатам вели четыре двери; за каждой из них слышались крики, смех или тихие стоны. Еще одна лестница вела на третий этаж: там тоже времени даром не теряли.

Куизль нерешительно остановился. Голос явно доносился с этого этажа. Человек, которого он разыскивал, находился за какой-то из этих дверей.

Видимо, Тея не услышала оклика незнакомца, так как ни она, ни кто-нибудь из ее девочек не приносили нового кувшина. Якоб осторожно приблизился к первой двери и прижался к ней ухом. За ней тяжело пыхтели и тонко повизгивали. Никаких голосов слышно не было.

Палач перешел к следующей двери и снова прислушался. Из комнаты действительно доносилась приглушенная речь, словно кто-то клялся в любви. Что, если это тот самый человек? Куизль не мог сказать с уверенностью, он попытался разглядеть что-нибудь сквозь замочную скважину.

В этот момент дверь распахнулась и врезала его по носу. Палач взмахнул руками и повалился на спину.

– Что, черт возьми…

На пороге стоял молодой мужчина в приспущенных штанах и расстегнутом сюртуке, так что перед Куизлем болталось его бледное, безволосое брюшко. Он глотал воздух ртом, словно упитанный карп, и на лицо его сбились жидкие светлые локоны.

– Должно быть, ошибся дверью, – пробормотал Куизль и осторожно поднялся. – Прошу прощения.

Он и сам понимал, что в эту минуту не очень-то и походил на пьяного советника. На пьяного – может быть; но уж точно не на самодовольного и сытого патриция в предвкушении пика наслаждения. И все-таки подвыпивший кавалер вполне мог повестись на уловку.

Мужчина захлопнул рот и теперь взирал на собеседника с нескрываемым ужасом. Обвислое лицо его выражало прямо-таки первобытный страх.

– Ты… ты же… Куизль, ведь так? – прошептал он.

Палач упрямо молчал, из носа на пол капала светлая кровь. Ясно одно: этот паренек явно не третий дознаватель. Голос не тот, да и на вид довольно порядочный. И все-таки Куизль откуда-то знал этого человека. Наконец он вспомнил его по баварскому выговору. Это был Йоахим Кершер – другой, молодой, дознаватель.

– Во имя пресвятой Богородицы, не делай мне ничего, – залепетал Кершер и неуклюже попытался спрятаться за дверью. – Я всего лишь простой советник, и пыток я не хотел, поверь. Зачем ты только сбежал, мы же…

– Кто третий? – перебил его Куизль.

– Третий? – Кершер почти целиком спрятался за дверью, только бледное, как у покойника, лицо выглядывало из щели. – Не понимаю…

– Третий судья, башка твоя ослиная, – прошептал Куизль и зажал окровавленный нос. – Кто он такой?

Якоб сделал глубокий вдох. Боль в плече, ожоги на руках и ногах, раны на спине – все вернулось, словно и не утихало. Он почувствовал, как ему вдруг стало дурно.

Кершер усердно закивал.

– Третий дознаватель, конечно. Тот еще стервец. Понимаю, хочешь отомстить ему. Это…

В это мгновение со стороны лестницы раздался тонкий вопль.

Куизль медленно развернулся и увидел Доротею. Она как раз спускалась с кувшином вина. Кувшин выскользнул из ее ладоней и со звоном разбился об пол.

В ту же секунду палача охватило такое чувство, будто дом под ногами начал раскачиваться. Все стало происходить одновременно: вот разбился кувшин, поднялся шум на верхнем этаже, распахнулись двери, словно порталы в ад. Люди таращились на него, но лица их были странно размытыми. Все кричали на палача в один голос. Был ли среди них его голос? Этого Куизль не мог сказать. Все вокруг слилось в глухую, вязкую массу из криков и гомона.