Возвращение в Панджруд - Андрей Волос

Из недр жилища появляется закутанная в покрывала фигурка... слуга помогает ей сесть в седло... Нет, лучше в паланкин...

А если Кубай против?!

Новая череда картин. Он уже открылся Ардаширу... нужно сказать больше... нужно сказать правду. Ардашир поймет его чувство. Да, чувство — пусть возникшее стремительно и на пустом месте. Что с того? — молния тоже возникает стремительно и на пустом месте... Ардашир человек опытный... если он поможет, можно организовать все ловко и решительно... Темнота... робкий луч луны... поблескивание пряжек... осторожный стук копыт... негромкие голоса... Ага! Вот ворота... Муслим, ловко встав на седло, уже перевалился через дувал. Нет ли тревоги? Тихо... И вдруг! — вдруг все срывается в цветастую мешанину огней, криков, звона, лошадиного храпа... свивается в стремительную путаницу боя. Конь летит!.. черный ночной ветер гладит разгоряченное лицо. Меч в правой руке... а левой он прижимает к себе то, что похищено, что силой вырвано у судьбы.

Вот оно — исполнение задуманного.

Ануша!..

— Что?

— Джафар, ну ты совсем меня не слушаешь! Я же говорю: Шахид Балхи написал, что выберется к нам ближе к зиме.

— Да ну? Здорово...

* * *

Ночь пролетела быстро. Когда они с Юсуфом подошли к дому, светало. Утренняя свежесть холодила виски.

Юсуф, обернувшись, сделал знак провожатым, чтобы больше не беспокоились. Два дюжих парня, посланные Ардаширом в качестве охраны, поклонились и пошли назад, тут же заведя все более невнятный — по мере удаления — разговор. Дольше всего было слышно, как один шаркает сапогами.

Кто-то из слуг уже гремел запорами.

Они вошли во двор.

— Ну что, спать? — сказал Джафар, зевая.

В эту минуту послышался стук копыт... приблизился... и стих.

Что-то темное показалось на верху дувала... с шорохом потревожило листву... и глухо шмякнулось о землю.

Копыта грянули в галоп. Простучали переулком... стихли за поворотом к мечети.

Все вместе могло бы теперь считаться рассеявшимся в утренней мгле неясным видением.

Конечно, если бы не мешок, оставшийся лежать под виноградными плетями.

— Что это? — оторопело спросил Юсуф. — Святой Хызр подарок тебе прислал?

— Н-н-не знаю, — пробормотал Джафар, приглядываясь.

— Или посылка от халифа? Из Багдада ничего не ждешь?

— От халифа-то? Хорошая мысль... Должен же и халиф когда-нибудь наградить меня. Не думал, правда, что это случится сегодня.

Нижние углы мешка выглядели так, будто намокли в чернилах.

— Подожди, — сказал Джафар, холодея. — Бога ради, не трогай!

* * *

Ардашир еще не лег.

— Ах, вот как! — сказал он. — Чудненькая история... Джафар, а почему вы так уверены, что это именно она? Ведь вы говорите, что лица не видели... да если бы и видели: что толку в лице, если при теле нет головы?

Джафар из последних сил сдерживал желание закричать, повалиться на землю, бить по ней кулаками, кататься в пыли — вообще сделать что-нибудь такое, что избавит его от мучительного остекленения, охватившего все его существо в то мгновение, когда он заглянул в проклятый мешок; спокойный голос Ардашира довершил дело.

— Что! — срывающимся голосом закричал он. — Что вы!.. вы себе!.. я!..

И, должно быть, обеспамятел ненадолго: свет закружился, померк, и заново обнаружил себя лежащим на ковре, с мокрой физиономией, в которую Юсуф готовился брызнуть новую порцию холодной воды.

— Не надо...

Сел.

— Ну вот, — сказал Ардашир, обеспокоенно щурясь. — Как вы? Получше?

Кивнул.

И в самом деле было лучше. Случившееся потускнело, отошло вдаль... жизнь, как и прежде, снова стояла перед глазами.

Об опознании Ардашир больше не заговаривал. Да и вообще все сделал сам. Послал людей, чтобы забрали мешок, и больше Джафар о нем не слышал. Ближе к обеду вооружил четырех слуг. Ощетинившись железом, двинулись в имение дихкана Кубая. Ничего хорошего Джафар не ждал. Вздыхал про себя, что нет рядом Шейзара...

Ворота оказались незаперты. Дом — пуст.

Дихкан внезапно выехал.

Ардашир побеспокоил соседей. Однако все только удивлялись и разводили руками: никто из них не знал причины этого спешного выселения.

“Ануша, — повторял про себя Джафар, безвольно качаясь в седле. — Ануша. Бессмертная...”

Пожалуй, в тот раз он почувствовал это впервые. Потом много раз повторялось: когда узнаешь о нежданной смерти, испытываешь ошеломление, горе... И одновременно — острый укол радости. Как будто мучительно бившаяся в силках птица наконец-то вырвалась — и улетела.

Никогда никому не говорил. Но всю жизнь пытался вызнать, всем ли свойственно переживать эту странную, эту горькую радость. Все такие? Или он один?

Столько лет прошло, а стоит вспомнить — и снова щемит сердце.

Ануша.

Бессмертная.

* * *

Ардашир так и не вернулся из Багдада: стал учеником и помощником ат-Табари, писал большие труды по истории, не мог оторваться ни от учителя, ни от тамошних библиотек.

Редкие его письма искрились шутками. Джафар звал в Бухару: отвечал, что по быстротечности времени, старческой рассеянности и прогрессирующей глупости его фальшивая ученость достойна разве что Вабкента. Уверял, что, опасаясь поветрий, последние годы вообще не выходит из дома, а если все же решается сделать это, пользуется закрытыми носилками. Из того, что говорилось всерьез, можно было сделать вывод, что Ардашир готовится к смерти — готовится так же деловито и собранно, как живет.

Бумага всегда приносила с собой аромат сирийских благовоний — более угадываемый, нежели существующий на самом деле.

— Шеравкан!

— Что?

— Ты записку не выкинул?

— С чего бы я ее выкинул...

— Дай-ка.

Почему-то эта мысль сразу не пришла в голову. Посмотреть, на какой бумаге... вот опять эта обмолвка — “посмотреть”. Ладно, не посмотреть. Пощупать. Понюхать, в конце концов.

Бумага хорошая... плотная, шелковистая, не то что рыхлая китайская. Самаркандской выделки: на сырье идут льняные тряпки, в массу добавляют клей из шкурок абрикосовых плодов... Ну и что? Какой вывод из этого можно сделать? Хоть и дорогое удовольствие, но все же кто только на такой не пишет.

Поднес к ноздрям, втянул воздух, надеясь что-нибудь учуять: допустим, например, сладковатый запах розового масла подскажет, что, возможно, письмо пришло из Багдада... или что каламом водила женская рука. Чушь, конечно. Ардашир давно умер... женские руки заняты чем-то другим... ничего похожего.