Возвращение в Панджруд - Андрей Волос

— Господи! — ужаснулся Санавбар. — Эмира так не встречают!

Джафар встал как вкопанный, воинственно задрал голову — снова будто намереваясь посмотреть из-под повязки.

— Шеравкан! Что там?

— Ждали вас, — пояснил Шеравкан. — Каравансарайщик сказал, свадьба у них тут.

Тем временем вперед выступили чисто одетые мальчики: один, в ярко-синем халате и красном куляхе, держал стопу лепешек, другой, в новеньком бекасабовом чапане, вихрастый, нес глиняную корчагу с солью, третий, самый маленький и насупленный (халатец его гляделся бедновато, зато на ногах блестели новехонькие сапожки) тащил кувшин с водой; судя по выражению радостно-напряженных лиц, все трое очень волновались.

— Как ваше самочувствие? — поглаживая длинные бороды и беспрестанно кланяясь, завели старики. — Легок ли путь? Не томила жара? Добро пожаловать в Кунар, господин Рудаки, окажите милость нашим порогам, снизойдите до нашего угощения!

— Здравствуйте, здравствуйте, отцы! — бодро горланил в ответ Санавбар. — Ликуйте! Настал светлый день! Господин Рудаки, Царь поэтов, посетил ваш забытый богом кишлак!

— Что за чертовня, — пробормотал Рудаки, цепляясь за Шеравкана, как за последнюю опору. — Спасибо, спасибо... конечно, я рад...

Старики по очереди подходили, чтобы с поклоном взять его ладонь в свои.

— Хлеб будете есть? — спросил Шеравкан.

Помог нащупать край лепешки. Джафар отщипнул краешек, окунул в оказавшуюся рядом соль, пожевал.

— Сладкий хлеб в Кунаре, — сказал, возвышая голос, чтобы услышали и самые дальние. — Дай Бог, чтобы не было у вас ни в чем недостатка!..

Тут уж загомонили хором, побежали толпой, обступили — всем хотелось коснуться если не руки, то хотя бы краешка одежды; маленьких отцы поднимали повыше, чтобы рассмотрели как следует.

Так и повели — под общий галдеж и недальний рев свадебных карнаев.

* * *

Поскольку даже самый большой двор не смог бы вместить гостей, съехавшихся со всей округи, расположились в саду под урюковыми деревьями.

— Прошу вас, господин Рудаки, — почти плачущим от волнения и шепелявым голосом повторял Исфандар-бек — староста кишлака. — Какое счастье, что вы появились именно сегодня! На свадьбе моего деда присутствовал внук араба Кутайбы, завоевателя Мавераннахра, принесшего нам истинную веру, — и до сих пор мы говорим об этом с благоговением. О том же, что свадьбу моего сына почтил своим присутствием Царь поэтов, будут помнить все мои потомки, сколько бы колен ни выпало нашему роду!

Усадив их на почетное место, каковым являлся расстеленный на траве тертый ковер и пяток засаленных подушек, Исфандар-бек упятился, беспрестанно кланяясь и то и дело разводя руки в стороны таким жестом, будто стлал под ноги гостям всю землю.

Между тем чуть поодаль, ближе к плетням дворов, женщины, галдя как майнушки, снова рассадили детишек на зеленой траве, и прерванное суматохой представление возобновилось.

Тот масхарабоз, что стоял, оперевшись спиной на ствол яблони в позе скучающего (второй сутуло сидел на пеньке в нескольких шагах от него), вдруг свистнул и, припрыгнув, перевернулся через голову. Одет он был в обноски, в сущее тряпье, однако тряпье это было разноцветным: лоскуты весело трепыхались при каждом кувырке.

Гикая и свистя, он кудрявым чертом прокатился перед зрителями в одну сторону, потом в другую, а когда наконец застыл на месте, в руках у него откуда ни возьмись оказалась какая-то игрушка.

Шеравкан присмотрелся.

Засаленный остов из кое-как отесанного поленца. К остову приделан чурбак поменьше. Красная полоса на нем — вроде как полураскрытая пасть. А большие черные пятна (должно быть, углем намазано) — вроде как глаза. Но сверху торчат никакие не “вроде как”, а самые настоящие рога — маленькие козьи рожки.

Коза!

Левой рукой масхарабоз держал козу под брюхо, а правой дергал бечевку, продетую в дырки, отчего державшиеся на той бечевке ножки-палочки смешно дрыгались.

И покрикивал, расхаживая:

— А вот козочка! Козочка, чи-ги, чи-ги!

И снова — дерг, дерг!

— Козочка, чи-ги, чи-ги! Пошла козочка на базар!

Присел, повернулся на пятках кругом.

— Козочка, чи-ги, чи-ги! Хотела лишнюю рубаху прикупить, а пришла без последних штанов — не в чем к людям выходить!

Женщины смеялись, хлопая в ладоши, дети хохотали, помогая актеру:

— Козочка, чи-ги, чи-ги! Козочка, чи-ги, чи-ги!..

Масхарабоз швырнул безмолвную козочку в небо, а сам схватился за голову, зашатался в припадке нешуточного горя:

— Ой, беда, беда! Куда козочке идти, где свое счастье найти?

Шеравкан был уверен, что сейчас козочка, падая, крепко стукнет хозяина по башке, но масхарабоз не сплоховал: в последнее мгновение ловко выхватил из воздуха это неловкое существо, деревянная морда которого продолжала хранить изначально присущее ей изумленное выражение, и вот уже снова семенил по кругу, с каждым шагом приподбрасывая и с вывертом ставя затем в траву грязную босую стопу:

— Козочка, чи-ги, чи-ги! Куплю, кумекает себе, три мана рису, пойду к раису[45], пусть начальник базара милость окажет, нечестных торговцев накажет! И пошла, чи-ги, чи-ги!.. и пошла, чи-ги, чи-ги!..

Каждый его выверт сопровождался смехом и взвизгиванием благодарных зрителей. Мужчины, стоявшие в стороне и поглядывавшие на представление со снисходительными улыбками, время от времени тоже посмеивались над простодушием неразумной козочки: пошла к раису жаловаться на жуликов — получила палок, двинулась к кушбеги ябедничать на раиса — схлопотала плетей, явилась к эмиру виноватить кушбеги — отведала кнута; так и не отыскав правды, отправилась к волкам, чтобы найти управу на людей, — там-то ее и съели...

— Вот дура! — крикнул чернобородый крепыш, не на шутку увлекшийся злоключениями несчастной козочки. — Нашла к кому обратиться!

Мужчины загомонили:

— Да уж!..

— Ладно вам! Волк — он хотя бы огня боится, а попробуй начальника базара напугать!

— Ага! Быстрей волка сожрет!

— Ты пойми, волк одного себя кормит, а у раиса какая семья!

— Да и выше нужно долю отнести!

— Честно заработанную!

— Ха-ха-ха!.. ой, уморил: честно заработанную!!! Ха-ха-ха!..

— Козочка, чи-ги, чи-ги!..

Приметив это оживление, второй масхарабоз кое-как поднялся со своего пенька; печально и растерянно поозиравшись, как будто не понимая, куда и зачем собрался идти, он сделал пяток нетвердых шагов, остановился, еще раз недоуменно оглянувшись, — вдруг распрямил плечи, приосанился, встряхнулся, и мгновенно превратился из той развалины, какой только что являлся, в бодрого крепкого старика, задиристо выставившего вперед клокастую седую бороденку.