Плач льва - Лариса Райт

— Она неправа, — неожиданно произнес вслух Артем и встал с дивана, зашагал беспокойно по комнате. — Неправа! Есть разница. Есть!

Да, теперь он видел свое отличие от подлинных аутистов: две трети своей жизни Артем смотрел на мир с улыбкой, широко открытыми глазами и не имел никакого желания от этого мира отгораживаться. Его решение было следствием, у его решения были причины. А маленькие детишки не имели ни того ни другого: одну только запрограммированную кем-то модель повторяющегося поведения, необоснованного страха перед людьми и обстоятельствами и нежелания взаимодействовать с окружающим временем и пространством. Артем сам изолировал себя от социума настолько, насколько это оказалось возможно, у детей же никто на это разрешения не спрашивал. Они появились на свет такими и заранее были лишены возможности этот свет познать. Артему представился шанс попытаться подарить им такую возможность. Неужели он позволит этому шансу исчезнуть в бездне собственных сомнений, колебаний и нерешительности?

— Нет, — резко прерывает он свои мучительные раздумья, хватает телефонную трубку и уже через несколько секунд спокойно говорит в нее: — Я согласен.

— Вы уверены?

— Более чем.

— Хорошо, очень хорошо, даже замечательно! Впрочем, я чувствовала, что вы согласитесь.

У женщины на другом конце провода настолько уверенный голос, что Артем не отказывает себе в удовольствии слегка поддеть ту, которая не скрывает своей радости от того, что добилась желаемого.

— Что, звери заждались? — спрашивает он.

— Вовсе не звери.

— А кто? — он не скрывает кокетства, но она игру не поддерживает, отвечает серьезно:

— Придете — увидите. Жду вас завтра в десять, и постарайтесь не опаздывать.

Артем несколько секунд слушает короткие гудки и испытывает острое желание перезвонить и отказаться от встречи: женщина, так понравившаяся ему несколько часов назад, теперь кажется неприятной. Уж слишком командирским стал ее голос, излишне напористым и чрезвычайно требовательным. «Эта спуску не даст и по головке просто так не погладит», — думает он и тут же ощущает, что одновременно с этой мыслью в нем зарождается неподдельное уважение к Жене. Она — человек дела. Такая же, как и он. Не женщина — просто человек, больше того — директор, и забывать об этом не следует.

Забывать, конечно, не следовало, но Артема то и дело подмывало именно так и поступить. Впервые за долгое время он снова просыпался с улыбкой, впервые чего-то ждал, впервые на что-то надеялся, впервые будущее казалось ему неопределенным, таинственным и одновременно притягательным. Да, она была резковата. Да, не прощала лени, халтуры и равнодушия. Но разве не таким должен быть стоящий руководитель? Да, она слишком близко к сердцу принимала любые неудачи своих питомцев, остро переживала каждое недомогание животных, и худшим на свете злом казалась ей просроченная рыба. Но мог ли судить ее тот, кто сам когда-то баюкал на руках и выкармливал из бутылочки львенка? Да, она все время отдавала работе. Да, не интересовалась ничем, кроме предстоящей премьеры. Да, делала вид, что не страдает от этого. Но не является ли подобное притворство именно таким, от которого человека хочется избавить больше всего?

Артему нравилось новое дело. Ему поручили двух молодых дельфинов, и за два месяца работы они из абсолютно ничего не умеющей живности превратились в артистов, подающих большие надежды. Кроме работы с этими воспитанниками, участвовал Артем и в сеансах с детьми-аутистами. Ему было невообразимо сложно преодолеть себя. Сначала он по-прежнему ограничивался общением с тем, кто его на самом деле ждал и кому действительно необходима именно его помощь. Артем занимался с Никитой: мальчик снова преобразился и ожил до такой степени, что несведущие люди никогда бы не подумали, что какое-то время назад этот ребенок проводил все время в молчании и настороженности. Такие перемены не могли не замечать окружающие, и Артема стали засыпать просьбами родители других детей: попробовать, уделить несколько минут, позаниматься хотя бы раз в неделю, провести эксперимент. Артем не знал, над кем, собственно, он проводил эксперимент, когда согласился в первый раз: над ребенком или над самим собой. Преодолеть себя — было задачей непередаваемо трудной. Как заставить себя подступиться к детям, одно существование которых на земле напоминало Артему о дочери? Но он сделал первый шаг, второй, третий, потом заметил, что каждое новое занятие дается легче и проще, а вскоре и вовсе обнаружил, что далеко не каждый раз при взгляде на ребенка становится грустно, что воспоминания не накатывают удушливой волной каждый раз, когда он дотрагивается до детских рук и ног, а ласковое воркование счастливой мамаши со своим чадом вызывает улыбку, а не зависть и раздражение. И как только это случилось, позволил себе Артем сделать и последний шаг, на который так давно не мог решиться.

— Послушай, — как-то обратился он к девочке, проходя мимо и изо всех сил стараясь придать голосу нарочитую беспечность.

— Да?

— Ты неправильно стоишь.

— Почему неправильно?

— Только в цирке артисты вынуждены работать к части зрителей спиной. Да и то время от времени. Они постоянно поворачиваются, чтобы никто не чувствовал себя обделенным. Но там сцена круглая, а здесь вовсе нет. Поэтому ты должна поворачиваться к публике спиной в исключительных случаях, и всего на несколько мгновений.

— Но он же там. — Девочка показала на дельфина, выплывшего к самой стене и оказавшегося за спиной у главной героини шоу. — Как же мне с ним разговаривать?

— Ника, здесь нет никаких премудростей: просто стой вполоборота, договорились?

— Попробую.

С тех пор Артем часто приходил на репетиции. Садился на трибуну рядом с Никитой, наблюдал с интересом за происходящим, часто давал весьма ценные советы: подсказывал, с какой стороны Веронике лучше подходить к дельфину, как незаметнее для зрителей отдавать команды, куда смотреть, когда животное в воде. Его действительно интересовал давно забытый процесс подготовки спектакля, но, кроме этого, у него была еще одна веская причина не пропускать этих часов в дельфинарии: их не пропускала она.

Женя всегда выходила из кабинета за несколько минут до начала, садилась у воды и сосредоточенно наблюдала за последними приготовлениями: за суетой режиссера, за возней звукооператора, за обстоятельными наставлениями тренера и послушными кивками Вероники, за неторопливым плаванием артистов — афалин, которые вырисовывали по воде круги так медленно и тщательно, будто настраивались, как настраивает себя пианист, наигрывая перед выступлением скучные гаммы. Женя осматривала всех и вся, как добросовестный хозяин оглядывает свои угодья, а Артем в такие моменты не сводил глаз с Жени.

Сегодня он тоже ждет ее выхода, и как только она появляется в дверях бассейна, его взгляд сопровождает ее повсюду. Вот она улыбнулась, глядя, как белуха Маня сделала двойной переворот. Вот подозвала ее к себе коротким свистом, погладила по носу. Вот подошла к Веронике, обняла девочку, сказала что-то тихо и ласково. Откуда он знает, что ласково? С трибуны не слышно. Зато видно. С таким выражением глаз не отчитывают, только хвалят. Вот повернулась к тренеру, показала на реквизит, попросила переставить скамейку чуть дальше. Правильное решение: животные могут зацепиться и опрокинуть ее и на себя, и на ребенка. Вот повернулась к звукооператору и произнесла уже не слишком любезным тоном: