Роддом, или Поздняя беременность. Кадры 27-37 - Татьяна Соломатина

– Ничего не поняла, – вздохнула женщина.

– Как раз всё предельно ясно, – вздохнул молодой мужчина, снимая с себя куртку и заворачивая в неё Сабину. – Я адвокат, специализирующийся по вопросам семейного права. Сейчас дети слишком часто становятся предметом дележа. Идёмте искать полицейского. Или ближайшее отделение.

Как раз в тот момент, когда Настя Разова зашла в тупик и не знала, что ещё предпринять для розысков, маленькая Сабина уже сидела в кабинете добродушного начальника отделения полиции. И пила чай с конфетами. А он, подперев голову мощной лапой, не знал, как ему поступить со всем этим. Кроме «папочки», «бабули» и «мамочки» у неё в этом городе никого не было. «Папочке» и «бабуле» добродушному менту не хотелось отдавать Сабину. Дело в том, что его собственная дочь не так давно развелась, и бывший муж взялся отсуживать у неё сына. Внука. И хотя мент даже… Ну да ладно. Не об этом. А Сабинина «мамочка», если выудить важную информацию из рассказов девочки, была вовсе не москвичка, за неведомым Славой замужем не была, «потому что они сказали, что поженятся, когда ребёночек родится, и папочка, к тому же, мамочке какие-то важные документы не отдаёт». Выяснить, какая «Скорая» и куда отвезла беременную бабу из гамбургерового заведения, ни малейшего труда не составило. Сегодня такая в столице была, тьфу-тьфу-тьфу, пока одна. Если верить оперативным сводкам.

В общем, из пункта А в пункт В… И когда пригорюнившийся Тыдыбыр подпирал щёки, глядя то в поисковик на мониторе, то на трубку телефона, в приёмную вошёл добродушный толстый начальник отделения с маленькой Сабиной за ручку. На Сабину был накинут его форменный китель, и она крепко держала его за руку, горделиво задрав подбородок.

– Сюда её маму сегодня привезли. Рожать, наверное…

Акушерка подскочила и побежала за Тыдыбыром. Она даже забыла, что есть внутренний телефон. От радости. Или от страха. Химии радости и страха подобны.

Через пятнадцать минут анестезиолог «включил» маму Сабины, взяв с девчонки честное слово не плакать и на маму с объятиями не кидаться.

– Сабина, доченька, – тихо сказала женщина, открыв глаза.

– Мамочка, любимая! Я больше не хочу к бабуле! Не отдавай меня, пожалуйста. Я знаю, что у вас со Славой уже новая дочка, но не отдавай меня!

– Господи боже мой! – снова захрипела женщина. И радости в этом стоне-хрипе уже не было. А только бессилие что-либо предпринять. – Не отдам! – решительно сказала она.

– Ты и раньше так говорила, а они… Они ругаются. Бабуля меня никуда не пускает гулять. Ты после суда говорила, что будешь видеться со мной, что суд разрешил…

– Они прячут тебя от меня, не дают! Я…

– Я сейчас маму усыплю! – строго сказал анестезиолог, сглатывая комок, застрявший в горле.

«Папочку» и «бабулю» выпустили. И уже через полчаса они были под родильным домом. Куда их, разумеется, не пустили. Акушерка и охранник услышали много нового не только о несчастной беременной, которую Тыдыбыр спас от экламптического статуса, но и о себе лично. Разумеется, они вызвали полицию. «Папочка» и «бабуля» слиняли до появления наряда, пообещав самые страшные расправы не только над бывшей женой и невесткой, но и над акушеркой приёмного и охранником роддома лично.

Сабина так и сидела в палате ОРИТ, держа маму за руку. А вечером и Слава появился. Он только прилетел из командировки – и сразу же, из аэропорта, принёсся в роддом. Вместе с Сабиной они пошли смотреть на новорождённую девочку. Сабине она очень понравилась. А мамочка не захотела пока смотреть на свою новую доченьку. Она лежала в палате ОРИТ и смотрела в потолок. А по лицу её беззвучно, непрерывным потоком струились слёзы. Слава понравился персоналу родильного дома. Хороший мужик. Любит свою бестолковую бабу. И детей любит. И новорождённую. И Сабину, у который страшный мусор в голове и огромная любовь к маме в душе. И даже к папе. И даже к бабушке. Огромная любовь ко всем тем взрослым, которые сделали её жизнь невыносимой.

– Хочешь, я покажу тебе, как правильно ухаживать за сестричкой? – спросил Ельский.

– А ты детским врачом работаешь, потому что ты педофил? – доверительно спросила у него Сабина.

– Я – неонатолог, – невозмутимо ответил Ельский.

– А это ещё что за извращенец?! – явно с бабулиными интонациями уточнила Сабина, уткнув ручки в бочки.

– Это такой извращенец, который ненавидит взрослых, – совершенно серьёзно (впрочем, как обычно) объяснил Ельский.

– Я тоже ненавижу взрослых. Значит, и я неонатолог. Но если я их не только ненавижу, но и люблю, то тогда кто я ещё?

– Слушай, я тебе только собирался показать, как младшей сестричке правильно попу мыть и памперс менять! Всё!

– Ты прямо своими руками будешь ей попу мыть? – с ужасом спросила Сабина. – Прямо вот своими мужскими руками? Ты же ей даже не папа!

Владимир Сергеевич внимательно посмотрел девочке прямо в глаза. Хорошие, чистые, ясные детские глаза. Жадно впитывающие всё безо всякого фильтра, безо всякого разделения…

– Не я буду мыть. Детская медсестра будет мыть. Женскими.

Анастасия Евгеньевна Разова не то что про Инстаграм за истекшие сутки не вспомнила, она даже забыла позвонить маме с папой. Сегодня же было не её дежурство. У неё же сегодня вроде как был выходной. «Деточка, у тебя всё в порядке?» – получила она в полночь сообщение от мамы. И расплакалась. Не могла понять, почему. От счастья, что у неё родители всю жизнь вместе и любят друг друга? Или от усталости. От внезапно взрослой усталости. Не такой, от которой хочется спать или залечь в горячую ванну. А от такой усталости, отдыха от которой нет. Настя Разова стояла в палате ОРИТ. На функциональной кровати в тяжёлом медикаментозном дурмане покоилась бессознательная женщина, потому что сном её состояние трудно было назвать. В кресле прикорнул уставший от командировок и треволнений Слава. Сабину час назад забрали органы опеки. За столом дремала анестезистка, положив голову на руки. А Настя Разова стояла и плакала, внезапно поняв, что её слишком затянувшееся детство закончилось. Закончилось раз и навсегда. Она ответила маме, что в роддоме. Отключила айфон. Умылась прохладной водой. И пошла на первый этаж, в обсервационный родзал. Было тихо. Женщин в родах не было. Персонал лежал по койкам предродовых. Настя села за стол. И уставилась в стену. Минут через пять вышла старшая акушерка смены Вера Антоновна, натягивая на пижаму халат. И, ничего не говоря Тыдыбыру, зашла в манипуляционную. Было слышно, как забурлил электрический чайник. Через минуту Вера Антоновна вышла, держа в руках чашку горячего кофе:

– Кофе, Анастасия Евгеньевна, – сказала она, поставив перед ней чашку. – И не пяльтесь полночи в стену. Это не помогает.

После чего вернулась в предродовую, сняла халат, легла на койку, шумно вздохнула, устраивая поудобней свою боль в пояснице.

– В подъевреивании! – хохотнула Марго.