Василиса Опасная. Воздушный наряд пери - Ната Лакомка

– Чем же?.. – спросила я шепотом.

– Тем, что постоянно нарушаете мое душевное равновесие. Это опасно не только для меня, но и для… – он усмехнулся, глубоко вздохнул и легонько оттолкнул меня, усаживая обратно на сундук, – опасно для всего мира, как бы пафосно это ни звучало.

– В чем же опасность? – протянула я жалобно. – Вы как маленький, Кош Невмертич, – и не удержалась от укола: – Со своей лисой-Алисой что-то не волновались за душевное равновесие. Регулярно нарушали. В компании розового слоника.

– Краснова! – весело упрекнул меня ректор. – Вы меня сейчас всю жизнь этим упрекать будете? А если серьезно, – лицо его стало печальным, и он посмотрел на меня с таким сожалением и с такой жадностью, будто мечтал съесть целиком, не дожидаясь зохака, – в copia ova постоянно пытается кто-то проникнуть, чтобы освободить преступников. Обычно это те, кто мечтают получить от черных колдунов их знания. Кощей должен хранить это место, пока ему позволяют душевные силы. Всё здесь завязано на мне. Я – та игла, что внутри яйца. Если сломаюсь, то вся эта нечисть, – он обвел рукой стеллажи с яйцами, – вырвется наружу. Поэтому крайне важно, чтобы хранитель Особой тюрьмы сохранял душевное равновесие. Никто не знает, когда они могут понадобиться. И в каком количестве. А с вами… с вами я слишком щедро их расходую. И это меня пугает.

Меня это тоже напугало. Странная ночь. Меня едва не похитил трехголовый змей, ректор почти признался мне в любви, а теперь объяснял, что мы не можем быть вместе по вселенским причинам. Случись такое пару лет назад – я точно свихнулась бы. Но сейчас всё было по-другому. И страх был особой природы. Совсем не по поводу, что зохаки, джанары и кто там ещё упрятан в скорлупки – вырвутся наружу.

– А что будет, когда ваши душевные силы истощатся? – спросила я.

– Тогда придет другой кощей, – ответил ректор. – Может, даже вы.

– Ни за что! – в ужасе покачала я головой. – Быть хранителем тюрьмы – все равно, что самому попасть в Особую тюрьму.

– В Особой тюрьме хуже, поверьте. И кто-то должен делать и эту работу.

Я наморщила лоб, размышляя.

– А кто был прежним кощеем? И где он теперь?

– Неважно, – уклонился ректор от объяснений.

– Это отец Анчуткина, верно? – я смотрела на него, не отрываясь, а он молчал.

Но его молчание лучше всех доводов подтвердило правильность моей догадки.

– Кош Невмертич, расскажите, что ним произошло? Борька ведь был там? Он должен помнить…

– Даже если он помнит, то делает правильно, что молчит, – ректор скрестил на груди руки. – Вам, Краснова, надо бы брать с него пример. Так будет лучше.

– Молчание никогда не лучше, – возразила я. – Правду нельзя замалчивать.

Он посмотрел на меня грустно и насмешливо:

– Краснова, это точно вы? Не какое-нибудь чудо лесное, принявшее ваш облик? Откуда такие глубокомысленные изречения?

– А вы ждете от меня только глупостей, Кош Невмертич? По-вашему, я способна только на глупости?

– Мне кажется, вы сами не знаете, на что способны, – ответил он.

– А вы знаете?

– Я знаю, как вас защитить.

– Молчанием? Вы верите, что кого-то можно защитить молчанием?! – я вскочила с сундука. – Думаете, защитили Борьку? Да он посмешище всего института! Никто не принимает его всерьез! А он не такой!..

– И вы тоже не такая? – ректор коснулся моей щеки. – Не такая, какой кажетесь?

– Расскажите про Борьку, – сказала я, отводя его руку. – Вы специально отвлекаете меня, да?

Он вздохнул и на всякий случай спросил:

– Вы ведь не успокоитесь, верно?

– Нет.

– Тогда придется вам рассказать. Идёмте наверх, Краснова.

Мы вышли из copia ova, и в кухне ректор снова плеснул нам в бокалы родниковой воды.

– Дело в артефакте, – произнес он задумчиво. – В артефакте, который был найден матерью Бориса Анчуткина. Она была волшебником класса «А», её муж – тоже. Они увлекались артефакторикой и постоянно что-то искали, изобретали… Потом он был назначен хранителем Особой тюрьмы, а на этой должности по стране не поездишь. Поэтому Лиляна ездила одна. Летом брала с собой сына, пока у него были каникулы. Однажды она связалась с нами, сообщила, что нашла кое-что очень интересное и едет в лабораторию. С ней был Борис. Часа через два она снова вышла на связь – причем, воспользовалась магией, хрусталем, чтобы сигнал невозможно было отследить. Сказала, что ей что-то не нравится, что за ней кто-то следит. Потом связь прервалась. Отец Бориса бросил хранилище и полетел по зову. Мне пришлось остаться здесь, – он похлопал ладонью по столешнице. – Потом я узнал, что Лиляну и Бориса нашли в машине, на пустой дороге, без сознания. Никаких артефактов при них не было, выявили магическое воздействие неясной природы, и… остальное ты знаешь. Бориса спасли, Лиляну – не успели.

Перед моими глазами опять возник живой скелет. Вот она – цена спасения Борьки. Страшная цена… Или… не такая уж и страшная, чтобы спасти любимого человека.

– Что произошло, так и не выяснили, – продолжал ректор. – Борис ничего не помнил, поэтому списали на нападение иностранных служб. Между странами, знаешь ли, идет настоящая война за редкие артефакты.

– Такая, что можно даже убить человека? – тихо спросила я. – Ради волшебной игрушки?

– Игрушки? – Кош Невмертич усмехнулся. – Эти игрушки правят миром. Вернее, те, в чьих руках они находятся. А в этой жизни убивают и за меньшее. Обещайте мне кое-что, Краснова…

– М-м? – промычала я, думая о Борьке и его родителях.

– Обещайте – что бы ни случилось, вы всегда выберете жизнь, а не смерть. Потому что пока жив, можно всё. А после смерти уже ничего не поправишь.

Надо было что-то ответить, но я не могла подобрать нужных слов. Прошла секунда, вторая, а я все молчала, как болванчик.

– А знаете что, Краснова? – сказал ректор вкрадчиво.

– Что? – я с надеждой посмотрела на него.

– Ешьте-ка свою «Крестьянку под вуалью», – ответил он и прищелкнул пальцами, вызывая заказанный десерт из своей спальни – пакет вплыл в кухню и опустился на стол передо мной. – Ешьте и отправляйтесь отдыхать, – ректор потянулся, разминая мышцы. – А мне надо в спортзал. Ночь предстоит нелегкая.

Я залилась краской, понимая, к чему он клонит, но спорить не стала, а принялась за десерт, и только сейчас почувствовала, насколько голодна. Вот так история с родителями Анчуткина… Неужели, Борька и правда ничего не помнит?..

– Ой, а кто будет моим телохранителем? – вспомнила я, когда ректор был уже на пороге кухни.

– Трофим, – ответил он, оглянувшись через плечо.

Я удивленно опустила ложку:

– Но он же – ваш телохранитель?