Больше не промахнусь - Жиль Легардинье

Весь вечер я прислушивалась к каждому звуку, говоря себе, что в следующую секунду моя жизнь может измениться. Я уже переживала подобное в вестибюле вокзала, неужели ситуация повторяется? Каков на этот раз будет мой лимит ожидания? Установить его невозможно. Я снова буду разрываться между надеждой, тающей с каждым оборотом секундной стрелки, и разочарованием, растущим с каждой ушедшей минутой. Как это часто бывает с магическими проклятиями, освободить меня от страданий могут только двенадцать ударов, отбивающих полночь. 13 марта закончится, наступит 14-е, и мужчина, от которого я жду письма, нарушит свое обещание.

Парацетамол дразнил меня, гоняя по полу пробку, но я не реагировала. Тогда он начал охотиться на мои ноги. Позвонила мама, но мне было сложно заинтересоваться здоровьем ее соседки.

Я даже не смогла ничего съесть. Тем лучше. Пусть мой желудок будет пустым в преддверии того, что меня ожидает. Часы показывали ровно 21 час 34 минуты, когда это произошло.

66

Я лежу на диване и глажу урчащего Парацетамола. Сейчас я бы предпочла, чтобы он не урчал, поскольку это мешает прислушиваться к звукам на лестничной площадке.

Внезапно я что-то слышу. Звук едва уловим, но сомнений нет. Кто-то ходит на цыпочках возле моей двери. Если бы я не любила своего кота, то сбросила бы его сейчас с дивана, чтобы помчаться в коридор, но я нашла в себе силы и любовь осторожно поставить его на пол.

Крадучись, я приближаюсь к входной двери. Я уже собираюсь прильнуть к глазку, когда мое внимание привлекает легкий шорох, доносящийся с пола. Я опускаю взгляд и вижу белый угол конверта. Кто-то просовывает мне под дверь письмо!

Активируй свои нейроны, Мари! Решайся! Ты возьмешь письмо, прочтешь его и будешь неторопливо размышлять над ним? Или наберешься смелости и прямо сейчас откроешь дверь?

Мне надоело ждать. Я провела три четверти жизни за этим занятием. Хватит. Я больше не хочу жить в навязанном мне темпе. Я распахиваю дверь.

Ромен Дюссар вздрагивает от неожиданности. Он еще стоит нагнувшись. Так значит, это он! Последний подозреваемый оказался виновным, как в старых детективах! Нужно будет спросить, как ему удалось так много узнать обо мне. Я даже готова ему простить, что он залезал на карниз и подглядывал, как я принимаю душ.

Дюссар поспешно выпрямляется. Он никак не ожидал, что я его разоблачу. Он явно смущен. Что ж, теперь его очередь. Он неловко произносит:

– Добрый вечер, это письмо для вас.

– Я догадалась.

Он бормочет:

– Давненько мы не виделись. Как поживаете, мадемуазель Лавинь?

– Ромен, называйте меня Мари.

Я делаю шаг к нему.

– Не смущайтесь. Я давно вас подозревала.

– О чем это вы?

Он отступает.

– Ничего не говорите, слова бесполезны.

– Но…

Я протягиваю к нему руку. Он снова пятится.

– Ромен, я давно жду этого мгновения.

Он складывает руки на груди, словно боится, что их откусит крокодил.

– Ромен, прости, что я открыла дверь, но мне не терпелось с тобой поговорить. Ты можешь мне не верить, но я обратила на тебя внимание при первой же встрече.

– Я не понимаю, о чем вы говорите…

– Пожалуйста, хватит притворяться. Игра в кошки-мышки затянулась. И ты меня поймал.

На его лице появляется почти такое же выражение, как у Нотело при виде задранного джемпера Валери. Внезапно он бросается к своей двери и пытается ее открыть, лихорадочно путаясь в ключах. Он похож на человека, который никак не может завести машину, а поток лавы уже подбирается к задним колесам.

Я кидаюсь к нему и обнимаю.

– Ромен, прошу, не бойтесь открыть мне свое сердце!

– Вы спятили! Отпустите меня!

Я цепляюсь за него изо всех сил. Он отбивается.

В это время с лестницы раздается голос:

– Мари! Мари! Оставьте месье Дюссара в покое!

Запыхавшийся месье Альфредо появляется на лестничной площадке.

– Успокойтесь, Мари! Я просто попросил его доставить вам письмо, чтобы самому не подниматься.

Я ослабляю хватку. Месье Дюссар вваливается в свою квартиру и захлопывает дверь у меня перед носом. Я слышу, как он запирает все замки, один за другим.

– Истеричка! – выкрикивает он из-за бронированной двери.

Еще один выскользнул у меня из рук. Снова все оказалось иллюзией. Потрясенная своим поведением, я не могу пошевелиться. Маленькая мышка мечтает забиться в норку и умереть там. Что я опять натворила! За один вечер я умудрилась потерять последнюю надежду и, боюсь, квартиру.

Раздается сухой щелчок. В довершение ко всему моя входная дверь только что захлопнулась. Я осталась снаружи, без ключей. Думаю, теперь я имею полное право расплакаться.

Месье Альфредо все понимает и тихо говорит мне:

– Не волнуйтесь, у меня есть дубликат.

Он опускается на ступеньки и знаком приглашает меня присесть рядом. От стыда я готова провалиться сквозь землю.

– Простите меня, пожалуйста. Не знаю, что на меня нашло. Я бы отдала десять лет жизни, чтобы вернуться на десять минут назад.

– Разве можно так говорить! Вы уже отдали десять лет жизни, чтобы понять, что ваш первый спутник вам не подходит.

Он неловко похлопывает меня по руке, чтобы подбодрить.

– Вы и правда подумали, что эти анонимные письма писал вам месье Дюссар?

– Он был моим последним серьезным подозреваемым.

– Это совсем не в его духе. Вы действительно не очень хорошо разбираетесь в мужчинах…

– Мне нечего сказать в свою защиту, ваша честь.

– Он был всего лишь курьером. Не знаю, кто оставляет эти письма, я никогда никого не видел. Могу я вас спросить, почему они повергают вас в такое состояние?

– Их пишет мужчина, который утверждает, что любит меня. Но, похоже, он просто водит меня за нос. На этот раз решено: я больше не буду думать ни о нем, ни о других. Все кончено.

Месье Альфредо усмехается:

– С самого Сотворения мира вы будете первой женщиной, которой это удастся.

– У меня никогда ничего не получается. Все мои романы закончились плохо, даже те, которые не успели начаться!

– Мари, послушайте меня: ни одна неудача не стоит того, чтобы отказываться идти дальше. Нужно извлекать уроки и начинать снова и снова, до самой смерти. Я могу привести в пример только себя, но знаете, Мануэла была моей третьей женой. Мне понадобилось совершить две ошибки, в которых, впрочем, по большей части был виноват я сам, чтобы по достоинству оценить свое счастье.

Мое удивление его забавляет.