Когда запоют мертвецы - Уна Харт

Диса задрала Лауге юбку и, сдвинув ее бедро так, чтобы просунуть внутрь несколько пальцев, нащупала что-то мягкое и округлое: половинку зада. Плохо, очень плохо, но есть крошечная вероятность, что удастся помочь… Ах, если бы только тут была Тоура! Ее руки извлекли столько детей, она бы точно знала, что делать! Диса зажмурилась. Тоура учила ее принимать роды, когда младенец идет вперед ногами или задом, но это всегда опасно. Роженица и без того носит смерть за плечами, а тут, считай, беззубая ей в лицо дохнула.

– Лауга, слышишь меня? – Аульва открыла глаза и кивнула. Пришла схватка, роженица стиснула зубы и замычала. Диса дождалась, пока женщина снова задышит ровно и продолжила: – Ребенок идет задом и чуть вкривь. Мне надо его повернуть, чтобы он встал как надо. Я это сделаю, но будет очень больно.

– Делай что хочешь, только чтобы все закончилось, – взмолилась роженица низким нечеловеческим голосом.

Диса занесла руки над ее животом и замерла. В опочивальню вошла прислуга с водой и встала у порога в растерянности. Повитуха размышляла. Она ни разу не делала поворот. Лауга вымотана. Что, если она дернется и навредит себе? Надо придумать, как заставить ее не шевелиться. В голову пришел единственный способ. Если бы о нем знали остальные роженицы, они бы проходу ей не дали.

– Эй, вы! – обратилась она к служанкам. – Ведите сюда вашего господина и преподобного Эйрика! Пусть хоть какой-то прок с них будет…

Последнее она уже не крикнула, а буркнула себе под нос. «Когда стану старухой, – подумалось ей, – буду ворчливой, как Тоура». Эта мысль ее развеселила. Магнус влетел в опочивальню как безумный, за ним шел Эйрик. Вид у обоих был смурной – вероятно, решили, что их зовут сообщить о смерти Лауги и ребенка. Увидев, что жена пока дышит, Магнус взял ее за руку и припал к ее лицу.

– Чем мы можем помочь? – деловито спросил Эйрик.

– Магнус, ложись рядом с Лаугой, – скомандовала она. – Мне надо повернуть ребеночка, но это боль чудовищная, а я не хочу, чтобы она мне мешала. Поэтому я сделаю так, чтобы ты испытал то, что должна испытать твоя жена. А ты, преподобный, навались и держи его, чтобы в окно не выскочил!

Жаль, думала она, что нельзя целиком материнские страдания перенести на мужчин, из-за которых бедняжки мучаются… Тоура говорила, что некоторые повитухи пробовали, да только родовые муки так сильны, что мужское сердце не выдерживало. Магнус покорно вытянулся рядом с женой, нащупал ее руку и сжал пальцы. Эйрик встал рядом. Диса резко выдохнула и опустила обе ладони на живот Лауги, забирая ее боль.

Она думала, что это будет похоже на то, как сунуть ладони в пламя, но на самом деле чувство было такое, словно ей раздробили каждую косточку в кистях. Стоило ей оторвать руки от живота, как Лауга перестала стонать и широко распахнула глаза, удивленная внезапной передышкой. Диса хотела спросить у Магнуса: «Готов?», но передумала. Никто не готов к этому. Она просто прижала ладони к его животу сквозь рубашку.

Несколько мгновений Магнус ничего не понимал. Так бывает, когда боль накатывает одномоментно, без предупреждения. Люди, которым отрубило руку, в первую секунду выглядят растерянными – как такое могло случиться? А потом он закричал так истошно, точно увидел перед собой дьявола. Он вопил, словно его тело вывернули наизнанку и заставили ходить с обнаженными мышцами и связками. Эйрик скрутил друга, не давая ему вскочить, а Диса тем временем принялась за дело. Действуя осторожно, она медленно надавила на живот роженицы, поворачивая младенца так, чтобы вся попка оказалась в родовых путях. Лауга не смотрела на мужа, только на руки Дисы, бережные и уверенные.

– Вот и все. – Повитуха ободряюще улыбнулась аульве. – Сейчас дело пойдет. Но боль придется вернуть, иначе родишь, но останешься вдовой.

Как только Магнус с Эйриком сыграли свою роль, Диса их выпроводила. Эйрику пришлось тащить друга на себе, так сильно тот ослабел. Смотреть на это было забавно. Если бы не опасная работа, которая предстояла повитухе, она бы от души повеселилась, глядя, как крепкий мужчина сдался от малой части того, что большинство женщин переживает каждый год.

Диса велела Лауге встать на колени, схватиться за спинку кровати для удобства и тужиться на схватке. Родилась попка, и младенец тут же обгадился. Пока Диса вытирала руки, служанки по ее приказу поили Лаугу водой, в котором прокипел дивокамень. Медленно, но уверенно ребенок вылезал на свет. Тельце родилось без приключений, оставалось самое сложное. Больше всего Диса боялась, что голова застрянет: она крупнее тела, и помочь тут никак нельзя, только ждать и надеяться, что малютка не задохнется. Стараясь, чтобы ее волнение не передалось роженице, она выдохнула и медленно отпустила руки, позволив детскому туловищу повиснуть на одной шее, как учила Тоура. Вид безвольно свисающего из роженицы ребенка с головой в родовых путях казался одновременно смешным и пугающим. Нужно совсем немного времени, совсем чуть-чуть… Повитуха похлопала Лаугу по спине, как взмыленную лошадь:

– Почти все закончилось. Теперь мне нужно, чтобы на следующей схватке ты хорошенько потужилась, ясно?

Аульва что-то пробормотала в ответ, и Диса с нажимом переспросила:

– Ясно? Это важно, Лауга, слышишь? Давай уже вытолкнем этого красавчика.

– Это сын? – слабым шепотом уточнила роженица.

Диса взглянула на бледное тельце и кивнула, хотя Лауга не могла ее видеть.

– Мальчонка, точно. Ты готова? Тужься!

Аульва справилась. Младенец свалился в руки Дисы так, словно мечтал оказаться в них с того мига, как только она вошла в опочивальню. Его приветствовали зеленый бархат балдахина и вышитые на нем золотые птицы. Однажды этот ребенок будет сосать медовые соты и пить ароматное вино, объезжать высоких длинноногих лошадей и отдыхать в лесной тени. К его услугам будет чудесный мир, куда Диса могла заглянуть лишь мельком, но сейчас он беззащитно лежал в ее руках.

Расслабляться рано! Как Диса и ожидала, ребенок появился на свет вялым и дышал кое-как. Она отсосала ему из носа слизь, сплевывая прямо на ковер с толстым ворсом, пошлепала его по попке, растерла и слегка встряхнула, а затем, когда Лауга перевернулась на спину, передала мальчика в материнские руки. Только в них ребенок раздышался и заквакал. После рождения последа Диса обрезала пуповину и, только убедившись, что кровотечения нет, сумела выдохнуть. Она опустилась на кровать и принялась рассматривать мать и ребенка.

Вид младенцев никогда не вызывал у нее нежности. Они не казались ей ни ладными, ни красивыми. С отстраненным любопытством она отмечала, крепкие ли они, громко ли кричат, много ли шевелятся, но на этом все. Часто за дверью уже ждали старшие дети, которым хотелось взглянуть на новорожденного человеческого детеныша так же сильно, как они жаждали полюбоваться на щенка или жеребенка. Дисе же по-настоящему нравилось лишь чувство хорошо проделанной работы, ощущение, что она справилась со своей задачей.

– Красивая кофта, – отметила Лауга, кивая на разбросанные на кровати вещи из мешка Дисы. Рядом с амулетами и мешочками с травами, среди отрезков сукна и шерстяных одеял алела связанная ею кофта. Надо же! Она и забыла о ней – наверное, сунула в мешок, не глядя, когда сгребала вещи для родов.