Белорусский набат - Александр Афанасьев

Кстати, это был именно тот американец, который участвовал в самом начале «белорусского Майдана» – расстреливал бойцов внутренних войск РБ первого сентября на площади Независимости.

Что касается произошедшего на проспекте Независимости, то данные о количестве погибших сильно разнилось – от двухсот до полутора тысяч человек. Белорусское государственное телевидение назвало цифру в двести человек и заявило, что эти люди погибли в давке, возникшей после предупредительных выстрелов в воздух. В качестве доказательства они предложили любым представителям ЕС пройти по больницам и моргам и убедиться в том, что на трупах не было огнестрельных ранений – все погибли в давке от множественных переломов. Однако ЕС не воспользовался приглашением.

Это было уже второе массовое побоище в до этого мирной стране менее чем за месяц.

Оппозиционные СМИ и многочисленные международные телеканалы называли другую цифру – от тысячи до тысячи пятисот человек, многие заявили, что при попытке штурма штаб-квартиры КГБ по демонстрантам был открыт автоматный и снайперский огонь, после чего они бросились бежать. Через день появилось даже видео, снятое некими независимыми журналистами с помощью камеры-квадрокоптера – на нем была снайперская группа, стреляющая из крупнокалиберной винтовки. Белорусское и российское телевидение, а также телевидение некоторых других стран назвали это видео ложью. На самом деле это была правда, только на видео были изображены снайперы ЦСН ФСБ России, ведущие огонь сначала по позиции американского снайпера, а потом и по подстрекателям бойни.

Но никто никому и ничего доказать не мог.

Вечером комиссар ЕС по международным делам заявил о том, что ЕС считает неприемлемой практику расстрела демонстрантов на улице силами правопорядка, уход президента страны и досрочные свободные выборы являются обязательным требованием ЕС для возобновления контактов. ЕС и США начинают готовить против Беларуси секторальные санкции, о которых будет объявлено в самое ближайшее время.

Заместитель министра иностранных дел КНР выступил с предложением провести расследование событий на проспекте Независимости и предупредил, что Китай не присоединится к санкциям против Беларуси.

Президент России заявил о недопустимости санкционной травли и о том, что в соседней стране полным ходом идет государственный переворот, который и стал причиной массовой гибели людей на проспекте Независимости. Он так опроверг информацию о том, что в Беларусь перебрасываются части ВДВ России, указав, что белорусская армия и милиция имеют достаточно сил, чтобы взять ситуацию под контроль и без посторонней помощи.

Где находится глава Беларуси и жив ли он – так никто и не знал…

С этого момента митинг в центре Минска, до этого только прираставший численно, начал съеживаться, подобно сохнущему листу. Шокированные и деморализованные люди больше не хотели насилия, они хотели просто разойтись по домам и забыть произошедшее. Те, кто участвовал в митинге, приходить уже опасались. Постепенно из сорока-пятидесяти тысяч митингующих осталось не более пяти-семи тысяч человек, самых отмороженных, отъявленных, проплаченных и готовых на все. Из них минчан было хорошо если третья часть, остальная часть – это либо высланные гастарбайтеры, либо люди с самого запада Беларуси, с Гродненской области, где поляков – четверть населения, у большинства в кармане – карты поляка. Эти готовы были идти на все, и на белорусском Майдане было не менее пяти сотен автоматов.

В принципе, русским быть не стыдно…

Учебник украинского языка, 11-й класс

Пришел в себя я, возможно, через час, а возможно, и через несколько дней. Сам не знаю когда…

Удивительно, но башка почти не болела. Только желудок крутило.

Я лежал в какой-то комнате, связанный. Руки болели, и сильно, – значит, связан был давно, но не веревкой, а широким скотчем, очень крепким – умно, такой не разорвешь. Место это было построено еще при СССР, судя по потолку и батареям, многократно покрашенным, вместо стекол были вставлены железные щиты, непокрашенные. Никакой мебели, на стенах – дырки от гвоздей и от висевших тут стендов; те места, где они висели, выделялись значительно более свежей краской по сравнению с выцветшей бледно-синей на оставшейся части стен. В тот же колер покрашены батареи, пол – скрипящий, из плохо обработанных и подогнанных одна к другой, крашенных коричневым досок. Место явно нежилое, но слышится какой-то шум… правда, не могу понять, откуда на полу – пыль, хорошо видны следы тех, кто приволок меня сюда и бросил. Я подполз посмотреть… ботинки явно не уставные, и не одинаковые. У одного одни, у другого – другие, рисунок подошвы не наш.

Ноги были не связаны – поэтому я сел, потом перебрался к стене и, опираясь на нее, поднялся на ноги. Перепилить скотч на руках можно было, наверное, о батарею – она крашена так плохо, что там эти капли, как пила, висят.

И что дальше?

Подошел к двери, осторожно прислушался. Да… что-то работает, какой-то шум. Замок внутренний, язычка не видно, но дверь что-то держит – наверное, снаружи замок. Сама дверь не стальная, выглядит хлипкой, но ломиться в нее со связанными руками бессмысленно – выломишь, и что дальше делать? Подошел к окну, торкнулся… нет, облом. Там снаружи еще и решетка. Не выломать.

И какого хрена происходит?

Я начал осматривать пол в поисках хотя бы гвоздя, но не нашел его. Чем больше я приходил в себя, тем сильнее хотелось жрать, крутило желудок – жрать хотелось так, что начинало мутить. Я подошел к окну, пристроился к батарее, начал тереться, чтобы распилить щедро намотанный на запястья скотч, и тут щелкнул наружный замок.

Зашли двое. Оба – здоровые, в черных штурмовых комбинезонах, на головах маски «ночь». Бронежилеты, но оружия нет. Ничего не говоря, подошли ко мне и повели.

Вышли в коридор. Крашен в тот же синий цвет, на стене – какие-то портреты плохого качества и плакаты по технике безопасности. Пол неровный, залит бетоном давно, с выщербинами, которые никто не заделывал. Впереди дверь.

Я вцепился глазами в плакат. По-белорусски написано!

Беларусь!

Дверь – открытая, ее никто не сторожил, и в дверной проем мы трое протиснулись с трудом. Впереди еще одна дверь, тоже приоткрытая, и выход в какое-то высокое помещение – отсюда вижу. Едва слышный шум, такой, который сопровождает труд людей. И еще какой-то ритмичный стук мотора и сипение.

Коридор кончился быстро, и я увидел то, от чего у меня перехватило дыхание.

Это было помещение, большое, с высоченным, под десяток метров, потолком и с кран-балкой, в него могло поместиться десятка три легковушек. Но их было всего с десяток, из них восемь бусов, только две легковые. Стук мотора и шипение раздавались от генератора сжатого воздуха, он нагнетал воздух в баллон, а затем сжатый воздух по шлангу подавался в распылитель. Распылитель держал человек в халате и наносил через трафарет какую-то надпись на борт желтоватого «Фольксвагена Транспортера», бронированного, только что крашенного, – стекла его были закрыты бумагой, чтобы краска не попала. Остатки краски виднелись на полу: значит, красили здесь.