Непорочная грешница - Рексанна Бекнел

Шум у воротной башни возвестил о прибытии Экстона. Линии высунулась из окна в надежде увидеть мужа; когда же он и в самом деле возник во дворе — с непокрытой головой, высокий, сильный, красивый, — у нее внутри все всколыхнулось от радости. Потом, когда он поднял глаза к окну, у которого она сидела, ее пронзила отчетливая мысль: а ведь он тоже мог бы ее полюбить. А может быть — ведь в жизни всегда есть место для чуда — уже и любит ее!

Эта мысль должна была вознести ее к вершинам счастья, поскольку, словно в подтверждение этого, их взгляды встретились и многое сказали без слов. Но потом к Экстону подошел сэр Джон, о чем-то его спросил, и тот перевел взгляд на своего приближенного. И мысли Линии о возможном счастье снова обратились во прах.

Если даже он полюбил ее, предательство вытравит из его туши малейшие ростки этого чувства. Зато леди Хэрриет будет довольна и горда. Все де Валькуры будут ею гордиться, И она наконец сможет избавиться от родового проклятия, преследовавшего ее всю жизнь. Да, но какой ценой…

— Уходите отсюда! — напустилась она на двух горничных, которые все раскладывали вокруг бадьи полотенца и мыло.

Через секунду она осталась в одиночестве, а еще через некоторое время на лестнице послышались шаги Экстона.

Однако раньше всех в комнату ворвался Мур, за которым вошли сумрачный Экстон и чем-то взволнованный Питер.

— Убери отсюда эту чертову собаку! — гаркнул Экстон, когда Мур, увидев черную медвежью шкуру, злобно на нее зарычал.

— Мать выразила желание с тобой встретиться, — задорно объявил Питер, не обратив внимания на грозный окрик старшего брата.

— Завтра, — произнес Экстон, не сводя глаз со стоявшей у окна Линни.

Ее распущенные волосы двумя золотыми потоками распускались по плечам, а ноги были босы, поскольку, готовясь к встрече с Экстоном, она сбросила с себя все, за исключением зеленого платья.

— Я поговорю с ней завтра, — повторил Экстон, но, заметив напряженный взгляд брата, счел нужным объясниться основательнее: — Передай ей, братец, что беспокоиться за сохранность моей драгоценной супруги не стоит.

Напряженная складка, пересекавшая юношески гладкий лоб Питера, расправилась, и он заметно повеселел. Судя по всему, эти слова Экстона вполне его успокоили. Хлопнув себя по бедру, он подозвал собаку.

— Пойдем, Мур. Нам здесь делать нечего.

Он подмигнул Линии и удалился. Она, однако, вовсе не разделяла его веселости. Хотя ей и в самом деле не стоило теперь опасаться за свою сохранность, факт этот странным образом навевал на нее печаль. Когда Питер вышел, Экстон запер за ним дверь, после чего повернулся к ней:

— Ну что, теперь ты довольна?

— Довольна? — эхом откликнулась Линии.

— Ну как же? Я ведь позволил захоронить моего врага в стенах своего собственного дома. Остается только спросить у тебя, не похоронила ли ты вместе с останками брата хотя бы часть своей неприязни ко мне.

— О да. Да, конечно, — поспешно ответила Линии, не задумываясь ни на секунду. Она направилась прямо к нему и остановилась совсем близко. Ей уже приходилось раздевать мужа, но тогда это была игра, которую затеял сам Экстон, чтобы побольнее задеть ее — свою жертву. «На этот раз все будет по-другому», — подумала она.

Не сказав ни единого слова, Линии начала стаскивать с него воинские доспехи. Раз за разом она освобождала воина от тяжелой амуниции и остановилась, лишь к перед ней предстал обыкновенный человек, не воин — просто муж, вернувшийся домой к своей супруге.

Она вымыла его — тщательно и неторопливо. На это никакой любовной игры не было. Он не делал попытки затащить ее в исходившую паром воду. Вместо этого между ними установилось взаимопонимание, своего рода молчаливая близость. Когда они снова прикоснулись друг к другу — кожа к коже на черном покрывале из медвежьего меха, настало время близости иного рода, о которой прежде она могла только мечтать. Даже если бы Линии прожила долгие годы в одиночестве и изводила себя подобными мыслями, вряд ли тогда ей бы удалось создать в воображении что-нибудь более совершенное. Теперь же она на собственном опыте поняла, что такое совершенство. Они сошлись в жарком людном сражении, в котором главное оружие — любовь — являлось продолжением бытия каждого из участников битвы. Одно-единственное страшно ее огорчило. В момент наивысшего взлета страсти он назвал ее по имени. Но это было не ее имя. И как только могло случиться такое! Хотя она слала все от нее зависящее, чтобы это не омрачило радость, которую она извлекала, предаваясь с мужем любви, когда все закончилось, имя ее сестры эхом отзывалось у нее в голове.

Потом они забылись сном на густой меховой роскоши срывала из медвежьей шкуры, но Линии погружалась в н, отравленная тем самым единственно неверным словом, которое произнес Экстон. «Беатрис!» — прокричал он, находясь на вершине страсти.

Линии отдала бы все на свете, чтобы услышать, как губы Экстона выговаривают ее собственное имя, а не имя сестры. Если бы ее муж в порыве страсти исторг из своих уст короткое слово — Линии, она оказалась бы наверху блаженства.

Линии проснулась с отчетливой мыслью — все ему рассказать.

Но Экстона рядом не оказалось. Его не было ни в постели, ни в господских покоях. Линни отбросила с лица волосы осмотрелась. Утро уже давно вступило в свои права, а это начало, что она бессовестно прозевала утреннюю мессу и этот заветный час, когда хозяйка замка должна была приступать к исполнению своих обязанностей. Сегодня с утра ей предстояло заказать на кухне блюда на целый день и отметь необходимое количество специй. А кроме того, навести порядок в кладовых и подсчитать необходимое количество мешков и бочек для хранения продуктов урожая будущего года. Но прежде ей было необходимо переговорить с Экстоном.

Она быстро облачилась в платье, недоумевая, почему к ней не поднялась Норма. Ведь когда Экстон появился в зале, Норма должна была понять, что хозяйка осталась в одиночестве! Хотя это было не так уж важно, но перед тем, как встретиться с Экстоном, Линии хотелось, чтобы ее как следует причесали.

«Впрочем, когда Экстон обо всем узнает, вряд ли его будут занимать моя прическа или наряд», — подумала она. Сердце предсказывало ей, что сегодня разразится настоящая гроза. Возможно, он даже ее возненавидит. То есть почему «возможно»? Он наверняка станет ее презирать, а вместе с ним — и Питер, и леди Милдред, и даже пес Мур. Но ненависть и презрение де ла Мансе не идут ни в какое сравнение с тем, какую хулу извергнет на нее родная бабуля.

Странное дело, но хула или одобрение бабки ничего больше для нее не значили. Даже Беатрис, ее любимая сестра, ее лучшая, так сказать, половина, уступила первенство Экстону в самых глубинных, заветных ее чувствах. «И вовсе я не собираюсь предавать Беатрис, — сказала себе Линии. — Просто я хочу быть честной с Экстоном». Куда бы ни завел ее этот разговор, все равно правда лучше постоянного вранья, которому она предавалась изо дня в день.