Запретный город - Кристиан Жак

Как в этой Уабет Чистой совмещаются такая робость и такая уверенность? Голосок тонюсенький, тихоня тихоней, глазки потуплены, — и при этом нисколько не сомневается, что все, что она говорит и делает, правильно.

Ее речи заставили Панеба понять, что он опять угодил в западню. Новую. Мастерски овладев навыками штукатура и поразив всю деревню своей силой и упорством, он забыл — в который уж раз? — свою мечту, свою заветную цель.

— Столько уборки, — пожаловалась Уабет Чистая, — что ужин у меня получился так себе: жареный хлеб, мятые бобы и сушеная рыба. Завтра приготовлю что-нибудь получше.

— Я же не прошу! — взвился Панеб.

— Да знаю я. Ну и что?

— Слушай, Уабет, я в Бирюзу влюблен и…

— Да все селение про это знает… Дело твое.

— Так, значит, ты знаешь, что я — не свободный человек!

— Как это — не свободный? Она же на каждом углу вопит, что никогда замуж не выйдет. Да мало ли что вы с ней там вытворяете! Вы же под одним кровом не живете. И хозяйства общего у вас нет, Значит, это не считается, И значит, ты — холостой.

— Я уговорю ее выйти за меня замуж.

— Ничего у тебя не выйдет.

— А вот увидишь!

— Ты не знаешь, что Бирюза дала обеты богине Хатхор. Богине она посвящает все думы свои, живущие в ее сердце и оживляющие его, и она всю жизнь будет красива той красотой, которую ей дарит богиня, но только если она не выйдет замуж. Священнослужительница Хатхор свои обеты не нарушит.

Юный богатырь сломался. Однако Уабет Чистая не торопилась праздновать свою победу.

— Ты любишь Бирюзу, ты ей нравишься, ты ей угождаешь, и она будет забавляться с тобой до тех пор, пока не пропадет удовольствие. Я — не такая: я тебя люблю и отдаю тебе все, что у меня есть. А раз мы заживем под одной крышей, то станем мужем и женой, — ведь никакого обряда или иного подтверждения для этого не требуется. Тем более, что, должна тебе признаться, родня моя против такого союза и близкие мои отказались устроить маленький праздник, чтобы отметить бракосочетание.

— Да как ты можешь не считаться с тем, что они думают?!

— Еще как могу. Я выхожу замуж за мужчину, которого выбрала сама. И этот мужчина — ты.

— Да я завтра же тебе изменю.

— Знаешь, это меня не очень волнует. Зато я сына тебе родила бы… Ладно, все равно решать тебе.

— Да, а как? Если бы ты так не наседала…

— Подумай, Панеб. Я буду хорошей хозяйкой, каждый твой день будет приятным, а тебе я мешать не стану. Ты только выигрываешь и ничего не теряешь. Давай пива выпьем, чтобы скрепить наш союз?

— Не слишком ли рано?

— Лучшего нам обоим не придумать. Что бы тебе ни было суждено, жить ты должен в ухоженном доме. И сам должен быть накормлен и ухожен. Я стану твоей служанкой, и ты меня даже замечать не будешь.

Голова ничего не соображала: его, кажется, опять провели… Панеб, растерявшись, не отказался от пива, но напиток не прояснил его мысли. Еду он проглотил с большим удовольствием. А подушки, появившиеся стараниями Уабет Чистой, оказались куда удобнее драной циновки.

Да что ж это такое? Женат на женщине, которую не любит, и влюблен в женщину, на которой никогда не сможет жениться… Голова шла кругом. Если не выгнать — теперь же! — эту Уабет Чистую из спальни и из дома, завтра она уже будет его законной супругой. А он даже не знает, останется ли он и дальше в братстве, которое спихнуло его в штукатуры!

Надеясь, что все это лишь дурной сон, но при этом прекрасно понимая, что трусит и поступает неправильно, а может быть, и подло, Панеб заснул.

Когда Панеб проснулся, Уабет Чистой рядом не оказалось. Суконные покрывала она сложила, а циновку свернула. Решив, что Уабет оставила его в покое, молодой великан испытал невероятное облегчение и направился на террасу, где хорошо спалось в жаркие летние ночи.

Почувствовав свободу, он с наслаждением смаковал лучи восходящего солнца. Потом осмотрел большое, выходящее на север окошко под потолком, через которое в дом поступал воздух. Воздухообмен поддерживался за счет небольших отверстий в стенах, которые можно было прикрыть, если солнце палило уж очень нещадно.

В конце концов он легко отделался. Уабет Чистая явно сочла, что пригрезившийся ей брак невозможен, но оставила ему дом не только вычищенным и убранным, но еще и обставленным хорошей мебелью. Вправе ли он оставить все это добро у себя? Нет, конечно, он все ей вернет. Это ее приданое, и распоряжаться им он не может.

Где же это детишки щебечут? Выйдя на террасу, Панеб увидал с десяток ребятишек, толпившихся перед его дверью. В руках у детей были корзины, сплетенные из свежесрезанного тростника; прутики были связаны волокнами папируса. В корзинах лежали большие орехи пальмы дум.

Молодой человек спустился вниз.

— Вам чего?

— Мы принесли тебе подарки, чтобы отпраздновать твою свадьбу! — крикнула бойкая девчушка, и вся мелкота захихикала.

— Какая еще свадьба? Я…

— Она такая хорошая, эта Уабет, и все селение знает, что вы живете под одной крышей.

— Да неправда это! Она утром ушла и…

И тут появилась Уабет Чистая с корзиной, наполненной едой, которую она несла на голове. Она сияла и двигалась, несмотря на свою ношу, очень проворно.

— Проснулся, дорогой муженек? Пойду принесу для детей овощей и свежих плодов — эти малыши такие трогательные! Правда?

Главный управитель западного берега Абри отправился в Фивы на пароме, специально предназначенном только для высших чиновников. На том берегу, у причала, стояла наготове колесница, которая доставила его в роскошное загородное поместье, где жили командующий Мехи и его супруга Серкета.

Абри назвал себя привратнику, тот послал слугу доложить о госте господину, а распорядитель тем временем помог Абри омыть ладони и стопы душистой водой, а затем проводил его в приемную залу, потолки которой поддерживали две порфирные колонны и украшал растительный орнамент, выдержанный в красных и синих тонах.

Абри успел разглядеть водоем с лотосами и увидеть, что в саду растут пальмы, смоковницы, рожковые деревья и акации. Еще он заметил живой навес из виноградных лоз и пруд за ним, большой двор, к которому примыкали амбары, конюшни и хлев, а посередине двора — колодец. В огромном роскошном доме было никак не менее двух десятков помещений, без учета каморок, в которых ютились домашние слуги и прочая мелкая челядь.

Преуспеяние Мехи ослепляло, а ведь его восхождение далеко не завершилось. Взирая на все эти богатства, Абри испытывал страх: человек, избравший его в союзники, опасен, а аппетиты его непомерны.

— Главный казначей примет вас в комнате для массажа, — объявил распорядитель.