Запретный город - Кристиан Жак

— А если виновник… знаете, ну, один из селения?

— Возможно. Но у меня нет зацепок, с которых можно было бы начать расследование.

Абри сделал вид, что его занимает труд помощников, и навестил скромные жилища, выстроенные у ограды, за которой скрывалось селение. Затем вернулся к Собеку и пригласил его выпить свежего пива.

— Вы, похоже, не женаты?

— Нет, — отвечал нубиец, — и не имею на то ни намерения, ни возможности. Обеспечение безопасности братства поглощает все мое время.

— Со временем существование, сопряженное со столькими опасностями, может стать тягостным! — предупредил чиновник. — Здесь вы уже доказали свою состоятельность и показали все, на что вы способны. Нет ли у вас желания занять иной пост, более благодарный и не столь обременительный?

— Это не я решаю. На то есть визирь.

— Он меня иногда принимает. В беседе с глазу на глаз я бы мог замолвить за вас словечко. Должно ценить редкие способности, тем более что ваши качества заслуживают награды лучшей, чем изматывающий труд.

Собек выказал заинтересованность. Неужто Абри сумел нащупать слабину?

— И на какого рода повышение я мог бы рассчитывать? — спросил нубиец.

— Охрана каналов Фиванской области, к примеру. Вы станете заместителем нынешнего распорядителя, каковой не замедлит уйти на заслуженный отдых. И должность довольно скоро будет вашей.

— А что потребуется от меня взамен?

— Пока совершенно ничего, мой дорогой Собек. Но эта маленькая услуга, понятно, превратит нас в друзей. И, как водится между друзьями, мы могли бы обмениваться сведениями и оказывать друг другу разного рода услуги. Разве это не разумеется само собой?

Нубиец кивнул головой.

Наконец-то Абри сможет явиться к командующему с превосходными новостями.

Панеб Жар жил всепоглощающей страстью к Бирюзе, посвящавшей его в самые утонченные и самые дикие любовные игры. В конце рабочего дня, когда солнце скрывалось за Закатным холмом, юный исполин спешил в дом любовницы, чтобы упиться наслаждением, источники которого оказывались неисчерпаемыми.

Шли месяцы. Панеб продолжал наводить блеск на фасады домов, но если что и рисовал, то лишь бледные наброски на кусках известняка, а на свой дом и вовсе махнул рукой. Проводя ночи напролет у Бирюзы, он даже с Нефером виделся лишь изредка.

Как небо или Нил, красота Бирюзы менялась в зависимости от времени года. Цветущая летом, нежная осенью, диковатая зимой, пряная летом, она открывала Панебу все новые глубины нескончаемого желания.

Вскоре все селение заблистало белизной. Штукатур, можно сказать, уже справился с задачей, поставленной начальником артели, и собирался потребовать, чтобы его в конце концов зачислили в бригаду рисовальщиков. Войдя в этот день в дом Бирюзы, он рассчитывал отпраздновать свой успех, но обнаружил возлюбленную обряженной в длинное красное одеяние, которое дополняли роскошные малахитовые ожерелья и браслеты. Темный парик придавал ее блистательному облику непривычную строгость, почти суровость.

— Я участвую в обряде вместе со жрицами Хатхор и потому должна явиться в храм, — объяснила она.

— И меня бросаешь? В одиночестве?

— Верю, что ты выдержишь и это испытание, — сказала она смеясь.

— Обычно ты ходишь в храм ненадолго рано утром и перед тем, как стемнеет…

— Отдохни, Панеб. К завтрашнему вечеру твой пыл станет лишь еще жарче.

И Бирюза вышла из дома. Походка ее была такой изящной, что молодому человеку захотелось броситься к девушке и покрыть ее поцелуями. Всю. Но осанка жрицы, преисполненной высокого достоинства, препятствовала незамедлительному исполнению подобных намерений.

— Бирюза! Взяла бы меня в мужья, а?

— Я же тебе не раз говорила: замуж я не выйду никогда.

И ушла. А Панеб почувствовал себя одиноким, глупым и ненужным. И тяжелым шагом поплелся к себе домой.

Не дойдя нескольких шагов до порога, он почувствовал приятный, нет, роскошный аромат. Словно бы кто-то рассеял в воздухе колдовские благовония.

Дверь была не заперта, и из дома доносилось чье-то нежное пение.

Панеб вошел и увидал тоненькую и хрупкую Уабет Чистую, которая орошала полы водой и окуривала комнаты дымом из смеси ладана, семян сыти, камфары, дынных семечек и лесных орехов. Дым, поднимавшийся над маленькой жаровней, губил насекомых.

— Что ты здесь делаешь?

Вздрогнув, молодая женщина оборвала пение.

— Ах, это ты… Не входи пока, наследишь!

Засуетившись, она принесла медную лохань с водой, чтобы Панеб смог омыть руки и стопы.

— Больше можешь не бояться злых духов ночи, — сказала она. И добавила: — Я смешала порошок молотого чеснока с пивом и обрызгала смесью каждый угол каждой комнаты. А жир иволги, которым я обмазала стены, отгоняет мух. Еще чуть-чуть не подождешь? Уборку в спальне закончить хочу.

Уабет Чистая вооружилась метлой из длинных пальмовых волокон, связанных бечевкой, и принялась за работу.

Панеб не узнавал своего дома и только руками разводил. В первых двух комнатах, где прежде, кроме единственной циновки, никакой иной обстановки не было, появились табуреты, стулья с мягкими спинками, крепкие столики высотой в полметра, светильники на ножках, глиняные сосуды, разные сундуки и ящики под плоскими или пузатыми крышками, корзины, короба и мешки.

Панеб зашел в спальню и обнаружил, что она подметена, наполнена ароматом благовоний и в ней появились два ложа; одно подлиннее, другое покороче. На них уже лежали тяжелые матрасы, набитые камышом, и поверх были набросаны циновки и новые шерстяные покрывала. Щеткой из прутьев, скрепленных кольцом, Уабет начищала до блеска пол.

— Можешь заглянуть на кухню — там теперь есть почти все необходимое. Кувшины с оливковым маслом и пивом я оставила в первом погребе, а мясо, заготовленное для долгого хранения, — во втором. Тебе нужно повесить полки в умывальне и еще купить два больших чугунных горшка. А там поглядим… Если ты поторопишься и смастеришь деревянный платяной шкаф, к которому я бы зеркало прикрепила и где смогла бы разложить гребенки, парики и заколки для волос, я бы стала счастливее всех прочих женщин. И не забывай про уборные…

Я их вычистила и обработала составами против всякой заразы, но стульчак уж слишком низенький. Надо бы тебе его сделать повыше. А еще хорошо бы проверить отводы для сточной воды.

Панеб Жар так тяжело опустился на крепкий трехногий табурет, что можно было подумать, будто он только что прошагал немалое расстояние.

— Но что это ты тут делаешь…

— Не видишь, что ли? Порядок пытаюсь навести.

— А вся эта мебель…

— Приданое мое. Что хочу с ним, то и делаю. Нельзя же тебе жить на одной циновке, да такой, которую и выкинуть-то лишь тайком можно — чтоб люди не видели! И питаешься ты, по-моему, не так, как следовало бы. Не хочу тебя обижать, но ты даже с лица спал. Не подумай, я тебя не ругаю: ты столько работаешь, другого такого работягу еще поискать! Надо же, все дома в селе подновил. Пусть никто тебе в глаза этого не скажет, но все довольны и по большей части думают, что штукатур ты изрядный. Если их послушать, так тебе другого ремесла и не надо.