Девочка с самокатом - Дарёна Хэйл

Серого, покрытого розовато-белёсыми пятнами – там, где пена с его губ, сорвавшись, всё-таки падает вниз. И как раз туда Эмбер старается не смотреть.

Они идут, ничего не замечая по сторонам (не только потому, что тяжело поднимать голову, но ещё и потому, что не хочется замечать отовсюду глядящие на них телекамеры), и ей остаётся только прислушиваться, чтобы не пропустить появления зомби, и надеяться на то, что необязательно скрываться в здании, можно просто вжаться в стену и замереть – и тогда они тебя не заметят. Скольких до неё подводила такая тактика? Сколькие до неё точно так же брели по мёртвому городу, надеясь отыскать выход? Сколькие до неё несли на себе бывших друзей?

Сейчас Эмбер кажется, что её бывший друг всегда был с ней. Что она всегда несла его на себе, пусть и не в прямом смысле, а в переносном: не на плечах, а где-то за рёбрами; он всегда жил именно там, и память о нём жила тоже именно там, и, может быть, именно эта память делала её жизнь такой тяжёлой и сложной – всякий раз, кроме тех, когда в крови закипал адреналин, призывавший к свободе.

«Было бы символично, – думает Эмбер, – избавиться от этой тяжести раз и навсегда, прямо здесь, и стать наконец-то свободной». Символично и нереально. Она никогда так не сделает. Просто потому, что потом не сможет смотреть на себя в зеркало и жить с самой собой тоже не сможет. Просто потому, что избавляться от того, что делает тебя слабой, нужно по-честному, а не тогда, когда твоя слабость может умереть без тебя (и всё равно убьёт тебя этим).

Бросить Вика сейчас будет… Не будет. Если она оставит его здесь, еле живого на развалинах мёртвого города, это не будет победой. Это будет бегством и поражением, но никак не победой, и пусть она всегда от чего-то да убегала, сейчас – не тот случай. Если она оставит Вика и уйдёт без него, она всё равно никуда не уйдёт, он так и останется у неё между рёбер, только теперь горькая память будет приправлена ещё одним чувством – чувством вины. Не тот груз, с которым вообще выживают. И дело тут вовсе не в том, что она недостаточно сильная. Никто бы не выжил.

Она справится со своими проблемами, но потом, когда будет готова посмотреть им в лицо. Когда их лицо не будет мертвенно-бледным. Когда на нём не будут диковинными цветами полыхать ссадины и синяки. Может быть, это разрушительный путь, может быть, это почти что самоубийство, но Эмбер хочет быть честной.

И потом, именно сейчас Вик не делает её слабее. Нисколько. Ирония судьбы, но с ним она сильнее, чем без него. Без него она, возможно, уже устала бы сражаться – и перестала бы. Сдалась и всё бросила. Калеи – её единственный повод для выигрыша – ещё так далеко впереди, а Калани уже так далеко позади, что между «ещё» и «уже» становится слишком легко потеряться. Просто перестать бежать и навсегда остаться здесь, потому что так проще.

Ничего не делать всегда проще, ведь так?

Вик говорил, что он не боец, как будто намекая, что если кто и боец, то это она, Эмбер, но самое смешное заключается в том, что без него вряд ли у кого-то вообще был бы хоть какой-нибудь повод считать её сильной. Останься он рядом с ней, с детства и до сегодня, и ей не пришлось бы встречать каждый свой день в одиночестве, не пришлось бы учиться самостоятельно справляться со всем, что с ней происходило. Да, по сравнению с проблемами многих участников гонок её проблемы просто смешны, но это не означает, что они не имеют значения и от них не может быть больно. Глупо сравнивать, кому больнее и хуже.

Не надо сравнивать, и не надо чувствовать себя виноватой, если чья-то жизнь сложилась печальней, чем складывается твоя, и казнить себя по поводу и без тоже не надо. Надо вставать и разбираться, и именно этому научил её Вик. Точнее, то время, которое она провела без него, снося его же насмешки.

А теперь… Теперь он – её причина не опустить руки и, несмотря ни на что, дойти до конца. Не только потому что ей просто нравится идти (в бесконечной пустоте между Калани и Калеи, кажется, вообще нет критерия «нравится»), но и потому что просто нужно. Нужно, и всё тут.

Нужно – и, сцепив зубы, Эмбер идёт.

Она запинается только один раз – когда находит на асфальте прядь рыжих волос. Тошнота подкатывает к горлу моментально, и Эмбер крепко сжимает челюсти, вскидывая голову, чтобы осмотреться. Придерживая ладонью руку Вика у себя на плече, она обводит взглядом узкую улочку, хотя больше всего на свете сейчас, пожалуй, хотела бы убежать и не видеть.

Не видеть, например, впечатанного в стену мотоцикла, который когда-то был блестящим и чистым, а теперь покрыт гниющими фрагментами тел – видимо, Лисса прямо на нём вламывалась в толпу живых мертвецов, превращая их в кашу, а они только и могли, что цепляться за руль и сиденье истлевшими конечностями. Рядом с мотоциклом ничего нет, и это означает, что Лисса, пусть и не справилась с управлением, но сумела выжить, сумела спрыгнуть и побежать. Кто знает, может быть, она спрыгнула с мотоцикла раньше, и он врезался в стену уже пустой, по инерции.

Эмбер хочется свернуть, чтобы не знать продолжения этой истории, но как назло до ближайшего переулка ещё идти и идти.

Вик у неё над ухом матерится сквозь зубы, и его тело становится будто бы тяжелее, а пальцы впиваются Эмбер в плечо так крепко, что там наверняка останутся синяки.

Стараясь унять тошноту, Эмбер судорожно сглатывает, но лучше, конечно же, не становится. Они идут дальше, и на глаза то и дело попадаются следы недавней борьбы: фляжка и фонарик, которыми Лисса, видимо, бросалась в зомби, разорванный рюкзак с испорченным содержимым – наверное, она отбивалась им точно так же, как Эмбер когда-то, но это ещё не самое худшее. Хуже всего становится, когда Вик случайно наступает на рыжие волосы: прядь, вырванная прямо из головы. А потом ещё и ещё. Пару раз даже с кожей.

Когда Эмбер замечает чёрный сапог, каблуком застрявший в асфальте, всё у неё внутри холодеет. Вопрос, недавно заданный Вику, становится неактуальным: что бы Лисса ни искала в мёртвом городе, кажется, она уже ничего не найдёт. Ни здесь, ни в Столице, ни где-то ещё.

Некому больше искать.

От сапога вперёд убегает цепочка следов. Сильно сказано, конечно – на самом деле это просто отпечатки одной ноги, пятна крови. У мусорных бачков, притаившихся между двух домов, валяется второй сапог, его каблук сломан. Здесь Лисса разулась, но надеяться на лучший исход бесполезно: у ближайшего подъезда Эмбер замечает бесформенную тёмную кучу.

Лисса не успела спрятаться.

И обратиться тоже не успела. Её не укусили, её буквально разорвали на куски. И им с Виком нужно пройти мимо того, что от неё осталось, если они хотят двигаться дальше.

Вместо лица у Лиссы – сплошная рваная рана, как будто его то ли сгрызли, то ли просто долго возили по асфальту, стирая с него кожу, как когда-то сама Лисса стирала с лица макияж. Волосы вырваны и оранжевыми лентами валяются рядом, скальп наполовину сорван – держась за край, на нём висят чёрные от гнили пальцы. Похоже, когда зомби вцепился в голову Лиссы и дёрнул, отошла не только её кожа, но и его собственная истлевшая плоть, как было тогда, с челюстью, вцепившейся Эмбер в жилетку.