Девочка с самокатом - Дарёна Хэйл

– Подняться на крышу, оглядеться, найти выход и вытащить нас отсюда, вот и весь план. Забирай себе, если хочешь. Я могу поделиться.

Всё ещё глядя исключительно в пол, Вик улыбается. Эмбер не нужно смотреть ему в глаза, чтобы знать, что улыбка касается только засохших, окровавленных губ. Ни веселья, ни искреннего счастья в ней нет.

О каком веселье здесь вообще может идти речь?

– Отличный план, – говорит Вик. – Я возьму кусочек, если ты не против.

«Я против, – может сказать Эмбер. – Я против и не против одновременно. Я готова тебе оставить весь этот план вместе со своим рюкзаком, и твоим шлемом, и чёртовой ножкой от табурета, чтобы ты знал, что я тебя не брошу. И чтобы ты, если вдруг захочется, мог снова бросить меня. Я всё ещё помню всё – и ничего, как мне кажется, не прощу, но ты стоишь напротив меня, беспомощный и избитый, и чтобы злиться на тебя здесь и сейчас, нужно быть бесчувственной и бессердечной».

Чувства, которые она испытывает, настолько противоречивы, что от них кружится голова. Непостижимым образом она как будто бы видит двух Виков одновременно: того, из прошлого, и этого, нового, и к каждому относится совершенно по-разному, но вместе с тем их нельзя отделить друг от друга.

Всё внутри подсказывает ей: такие отношения нездоровы. Сейчас, когда Вик снова рядом, воспоминания об их дружбе захлёстывают её с головой. Она помнит, каково это – гулять вместе с ним, бегать наперегонки, вместе перелистывать старые книжки, прогуливать школу и всё остальное, и отчаянно скучает по каждой минуте совместного прошлого. Это нормально, наверное; нормально – скучать по тому, кто был тебе близок, и не знать, как вести себя теперь, когда вы снова рядом. И тянуться, отчаянно тянуться то ли к собственным воспоминаниям, то ли к нему, новому и настоящему, то ли ещё к чему-нибудь, но так сильно, что обжигающая тоска сжигает тебя изнутри.

В этом огне нет ничего конструктивного. Того Вика, с которым они были друзьями, больше нет. Можно ли стать друзьями с новым Виком? Вряд ли, ведь для этого придётся перешагнуть через ту пропасть, которая протянулась из прошлого к настоящему, и Эмбер не уверена… Даже не в том, что у неё хватит сил, а скорее в том, что ей это нужно.

Остаётся только подниматься по бесконечной лестнице на двадцатый этаж, снова и снова сравнивая избитое лицо Вика с озорной улыбкой солнечного мальчишки из глубин её памяти, прокручивая в голове его голос – и находя в нём новые нотки… Пока ещё можно. Пока они в мёртвом городе, она может себе это позволить. Потом лучше будет забыть, потому что дважды в одну и ту же воду не входят, а вторые шансы иногда то же самое, что самоубийство.

Вторые попытки почти никогда не приносят удачи. Ну, во всяком случае, ей, потому что сейчас, когда она второй раз стоит на крыше, пусть и уже совсем другой, ничего нового её взгляду всё равно не открывается. Всё тот же город, похожий на пирог с ягодами, всё те же ровные улицы с разбитым асфальтом, всё те же заброшенные дома и медленные, хаотично разбросанные по улицам и переулкам группы живых мертвецов. И, самое главное, всё та же стена, в которой не видно просветов.

Эмбер не знает, куда здесь идти.

Отчаяние каменной рукой хватает её за шею, стискивает горло, затрудняя дыхание, и хуже этого отчаяния только одно: мысль о том, что, может быть, кто-то уже нашёл выход из города раньше неё. Иначе почему здесь так тихо?

Конечно, победа сейчас – невозможный фантом, химера, до которой вряд ли дотянешься; и, на самом деле, дотянуть Вика для финиша гораздо важнее, чем прийти к этому финишу первой. И всё же… Ей очень хочется победить. Ей есть, ради кого это сделать.

И именно поэтому ей очень страшно. Она действительно боится, что кто-то – Лисса или Кэт – успеет их обогнать. И ещё больше она боится того, что кто-то – Лисса или Кэт – уже всё успел.

На улицах подозрительно тихо, словно зомби больше не за кем гнаться, и уже потом, спустившись вниз и отдышавшись, Эмбер задаёт Вику вопрос, который в настоящий момент волнует её сильнее всего:

– Как ты думаешь, Лисса ищет?

Вик поднимает на неё взгляд.

– Ищет, – выталкивает он сухими губами и тут же облизывает их. – Но только не выход.

Эмбер непонимающе смотрит на него, поднимая брови. Что он имеет в виду, для неё сплошная загадка, и Вик поясняет:

– Она ищет кого-нибудь, кто мог бы её туда отвести.

В его голосе нет яда, для него это просто констатация факта, но Эмбер ощущает, как по коже пробегают мурашки. Ей не по себе от такого подхода, и ещё больше не по себе от того, насколько простые слова Вика укладываются в то, какой она всегда видела Лиссу. Как вообще может быть для человека настолько естественно не быть самостоятельным и всё время надеяться на кого-то другого? Для чего вообще Лиссе такая надежда? Для чего ей постоянно пытаться прилепиться к кому-нибудь сильному?

Разве не проще всё сделать самой?

Эмбер не понимает.

А ещё она знает, что надеяться Лиссе больше не на кого. Вика она оставила за спиной, а Калани и Макс…

– Макс ей не поможет, – говорит Эмбер глухо.

– Он умер? Откуда ты знаешь? – Несмотря на вопросы, он почти не выглядит удивлённым.

– Нет, не мёртв. И жив, и мёртв одновременно. – Эмбер делает глубокий вдох. – Его укусили, ещё в первый день. В самом начале. Мы его видели.

Вик молчит, хмуря брови. Он трёт лоб, размазывая по нему кровь и грязь, и выглядит растерянным. Сейчас в нём нет ничего общего с тем победителем, который спокойно раздавал интервью журналистам после каждой выигранной гонки.

Когда Эмбер спустилась, он сидел на лестнице, уронив голову на руки, и не сразу услышал её приближение, хотя она топала как стадо коров и дышала едва ли не громче. Его глаза, наполовину скрытые опухшими веками, лихорадочно блестят, на впалых щеках полыхают алые пятна, и Эмбер прекрасно помнит, каким жаром её обдало, когда их лица нечаянно соприкоснулись.

«Пожалуйста, – думает она, – пусть он сможет идти. Пожалуйста-пожалуйста, пусть он просто сможет встать и идти».

Вик молчит, и Эмбер крутит на запястье браслет, про себя считая его тяжёлые свистящие вдохи и выдохи. Один, два. Четыре. Тринадцать.

Наконец, он открывает рот.

– Это перестаёт быть игрой, да?

Очередь Эмбер хмуриться и замолкать.

– Это никогда и не было игрой, – медленно отвечает она, чуть подумав. – Во всяком случае, для меня.

– Ты такая Эмбер, – смеётся Вик, запрокидывая голову. Этот смех не назовёшь здоровым, за него смеётся температура, но ощущение узнавания всё равно заставляет Эмбер замереть на месте.

Она обхватывает себя руками. Вместе с узнаванием внутри просыпается злость.

Она не планировала так реагировать. Она не планировала стоять в тёмном подъезде высотки и не знать, что делать дальше. Она вообще не планировала застревать здесь с Виком и возиться с ним, и оставаться без Калани тоже не планировала, и…