Полосатая жизнь Эми Байлер - Келли Хармс

Я качаю головой. Еще в начале лета я, может, и хотела бы услышать эти слова, но сейчас они меня больше не трогают.

– Я не хочу этого, Джон.

Он кивает – с некоторым сожалением.

– Я это понял сейчас. И думаю, детям это тоже не нужно.

Он прав. Я вдыхаю и с трудом выдыхаю.

– Тогда что дальше? Какой у тебя план?

– Думаю, что лето закончится и я снова вернусь за океан. Буду ужасно скучать по детям, но рано или поздно мне придется вернуться в офис, и я не сомневаюсь, что у вас после моего отъезда все будет замечательно.

Его слова бьют меня наотмашь. Я хотела правды. Я думала, что готова услышать правду. Теперь же, когда я ее услышала, чувствую себя проигравшей. И не просто проигравшей, а разодранной на части. Ничего не изменилось. Я оставила Дэниэла, Талию и Нью-Йорк и все, чем я могла бы там заняться, и вернулась в то же самое состояние, в котором пребывала до возвращения Джона в наши жизни.

Только сейчас все стало еще хуже, потому что теперь Джо, Кори и я доподлинно знаем, что мы потеряли.

Какое-то время мы с Джоном едем молча. Мое сердце кровоточит и стенает. Оно похоже на целый город под названием боль, здания в котором выстроены из сожаления и потерь, а улицы выложены страхом. Я мысленно иду по этому городу, пробираюсь сквозь боль, причиненную его словами, мимо памятников разбитому сердцу, которые я возвела внутри себя. Я вспоминаю день, когда я оставила Дэниэла. День, когда я увидела в аптеке Джона. День, когда я узнала про Марику. День, когда Джон позвонил из Гонконга и сказал, что никогда не вернется. День, когда на тринадцатой неделе беременности я пошла на осмотр и узнала, что сердцебиения нет.

Дойдя до этого сокровенного памятника, про который знаем только мы с Джоном, я не могу двинуться дальше. Тогда меня спрашивали, хочу ли я сделать анализ ДНК плода? Были ли у меня судороги или кровотечение? Хочу ли я знать пол? Будем ли мы еще пытаться забеременеть? Но я была настолько оглушена, что воспринимала это все как какой-то шум. У меня никогда до этого не было выкидыша, не было повода думать о его рисках. Я принимала фолиевую кислоту, не пила алкоголь с четвертой недели, испытывала нормальный для своего состояния токсикоз, у меня были мягкая грудь и привес в четыре килограмма. Я даже открыла счет на образование ребенка. Все это я рассказала доктору, пытаясь убедить ее, что она ошибается. Я говорила ей, что беременна уже почти три месяца – как будто она не знала этого и как будто это могло что-то изменить.

– У тебя телефон звонит, – эти слова Джона возвращают меня в машину, в настоящее, в то место, где ребенок не родился, а муж – ушел, и где последние пять лет я держусь за эти свои травмы так, словно от цепкости хвата зависит моя жизнь.

– Что?

– Слышишь этот звук? Похоже на вибрирующий телефон.

– Да. Ты прав. Это мой телефон.

– Ты не хочешь взять трубку?

Я не двигаюсь. Это может быть Дэниэл. Или Талия из Майами звонит узнать, куда я делась. Или Мэтт, расстроенный, что я слилась, не сказав ни слова. Или еще кто-то, кого я подвела.

Телефон замолкает и через минуту снова начинает вибрировать. Я вытаскиваю его и вижу сообщение на голосовой почте. Код абонента мне не знаком. Крайне медленно звуковое сообщение переводится в текст, и наконец я могу его прочитать. Телефон выпадает у меня из рук.

– Джон, разворачивайся. Сейчас же разворачивай машину. Кори получила травму.

– Что?

– Вот, здесь есть разворот. Возвращайся в лагерь.

– Что случилось? – повторяет он, включая левый поворотник и сбрасывая скорость.

– Мы должны ехать в больницу, – говорю я в ужасе и хватаю его за плечо. – Кори ударилась головой о вышку и не приходит в сознание.

Когда Кори было три года, мы сообщили ей радостную новость. «Готовься, у тебя будет братик или сестренка, – сказали мы. – Будет здорово, но жизнь изменится».

В то время у Кори была задержка речевого развития. Мы старались не впадать в панику, но она была первым ребенком, и все, что не укладывалось в рамки нормы, вызывало у меня тревогу. Я потратила впустую многие часы своей жизни на беспокойство и поиск информации по этой теме и мучила бедного ребенка языковыми упражнениями. Кори, прирожденная бунтарка, в ответ начала говорить еще меньше. Она показывала на все пальцем и говорила «это», даже если речь шла предметах, названия которых она уже освоила. Логопеды советовали нам делать вид, что мы не понимаем, что она хочет сказать. Они говорили, что если я буду идти на поводу у ее жестов, у Кори разовьется выученная беспомощность. Возможно, думала я. Может, я как мать что-то делаю не так. А может, она просто пока не хочет говорить, так что отстаньте от меня все.

Но все же со страху я подчинилась мнению экспертов. Когда Кори показала на мой живот и сказала: «это», я спросила: «Ммм?» – и она ответила: «Малыш?» И я сказала: «Да, там малыш», а в ответ на это она выдала: «Кори не хочет этот малыш». Про себя я подумала: «Это же целое самостоятельное предложение, уже кое-что!» Но я испугалась.

С Джо мы не очень-то усердно пытались забеременеть, но время шло, и ничего не происходило, и мы уже были готовы идти к врачу и спрашивать, все ли с нами в порядке. Мы даже записались на прием. Джон хотел, чтобы сначала пошла я. И если со мной окажется все в порядке, то тогда пойдет он. Обосновал он такой подход тем, что «яйцеклетки покрываются пылью быстрее». После такого рода разговоров мне не очень-то и хотелось совершать акт, необходимый для зачатия. С сексом у нас становилось все хуже, во мне копилась обида, а вместо прелюдии мы обменивались фразами типа «давай уже быстрее» и «хочешь не хочешь, а надо».

Потом, слава богу, у меня случилась задержка. Я купила тест, и он оказался положительным. Мы подождали три месяца и сказали Кори, а она сказала, что «не хочет этот малыш». У нас с Джоном были напряженные отношения, и я смотрела на него и спрашивала себя: я что, единственная в этом доме, кто хочет «этот малыш»? Мне было очень одиноко.

Но, конечно, через полгода, когда родился Джо, мы все в него влюбились, а Кори вообще решила, что он принадлежит ей. Разница в возрасте у них была значительная, но им прекрасно удавалось развлекать друг друга. Кори не рвалась помогать мне менять памперсы, но с удовольствием кормила Джо. Когда Джон уезжал в командировки и Джо требовал больше молока, чем было у меня в груди, Кори по ночам приносила ему бутылочки со смесью. В полудреме я, бывало, слышала, что Джо начинает ворочаться в своей кроватке, но еще до того, как я успевала проснуться и подумать, что делать дальше, Кори уже просыпалась у себя в комнате, спускалась в кухню, забиралась на свою детскую подставку, мыла в раковине руки и давала мне проверить температуру бутылки. Затем она сама его кормила, пока я дремала, и в процессе разговаривала с ним, используя слова, которые никогда не говорила мне и Джону. «Ну что, малыш. Время лопать молочко. Вкусненькое. Это смесь. Мы должны все сделать по-тихому, чтобы мамочка могла поспать. Ты будешь пукать?»