Свидетель - Галина Манукян

«Читаю удивительную книгу Empty Mirror „СУТРЫ СЕРДЦА“!!!:

„Когда приходит Пустота, на самом деле не приходит ничего. Но уходят иллюзии. Иллюзии бывают отняты…“»

— Да, все отнимут, даже иллюзии, — хмурился Валерий. — Как только ты вляпалась во всю эту историю? Как тебя угораздило наткнуться на меня?

На странице Вари не было никаких котиков и обычных девчоночьих высказываний, только изречения мудрых, глубокие мысли, хорошая музыка, йога и Индия…

«Стоп! — загорелись глаза у Черкасова. — Индия!»

Он принялся по новой перечитывать все, что Варя писала об Индии, пока не наткнулся на изображение восседающей над рекой гигантской статуи Шивы и Варино восторженное: «Ришикеш — столица мудрецов и йоги! Моя мечта!!!»

— Ришикеш… Только бы ты была там, — с дрожью в пальцах пробормотал Валерий, — а не в каком-нибудь подвале на цепи… Пожалуйста.

Хватаясь за надежду, как за спасительный якорь, Черкасов пошел на кухню, выпил три стакана воды залпом и вернулся к компьютеру: купить авиабилеты, написать пару писем с отсроченной отправкой и перевести захудалому «Центру помощи Молодым и Бездомным» в Ист-Сайдском гетто обещанную сумму. Пацаны и девчонки с такими же, как у Джули, взглядами попавших в капкан зверьков, и их дерганная, огорошенная известием о прекращении гос. финансирования, директрисса не были виноваты в том, что кучке мерзавцев вздумалось засадить его под шумок.

* * *

Утром, когда Черкасов вышел за порог, чтобы отвезти Джули в аэропорт, он тут же отшатнулся обратно и захлопнул дверь — дом осадили репортеры и очевидно нанятые пикетчики с плакатами типа «Get out, maniac![32]».

Валерий метнулся на кухню и распахнул окно во внутренний двор — поодаль виднелся узкий проход на противоположную улицу. Позвонил таксисту с корректировками, помог выбраться Джули и сказал:

— Ждите меня минут пятнадцать. Если задержусь, езжайте. Догоню в аэропорту.

Едва девушка скрылась в проулке, Черкасов вышел к репортерам и щурясь от вспышек фотокамер, расправил плечи и гаркнул:

— Хотите интервью? Мне нужен микрофон. Я хочу сделать заявление. — И уже громко, на всю улицу в подсунутый кем-то микрофон: — Против меня организована травля коррупционными силовыми структурами России. У меня вымогали деньги от бизнеса, шантажировали, а теперь сфабриковали дело о похищении…

— Что вы сделали с девушкой с видео? Где вы спрятали тело? Что случилось с Джули Ламонт? Почему вы думаете, что Британия должна вас защищать? — посыпалось со всех сторон.

Черкасов поднял руку и ответил с каменным лицом, не пряча глаза:

— Потому что Великобритания — свободная страна. Хотелось бы, чтобы президент России тоже меня услышал. Остальные вопросы стоит задать представителям российской полиции, в особенности генералу Шиманскому, а также медиа-магнату Лии Скворцовой. Не исключено, что меня тоже заставят исчезнуть. На этом всё.

Не обращая внимания на крики наседающих журналистов, он развернулся и захлопнул за собой дверь. Усмехнулся холодно и показал средний палец.

Если он — социальный труп, пусть устраивают пышные похороны.

Кляня Нику с ее эгоизмом, я кое-как добралась до общего зала, беспомощная, словно ослепла только что. Благо, кто-то из женщин мне помог, увидев мои жалкие тычки обо всё подряд.

Впервые я не смогла сосредоточиться на медитации. Вокруг сопели, подкашливали, пыхтели старательно, пытаясь услышать Безмолвие. В ответ только жужжали мухи.

Это раздражало. Я пыталась урезонить себя, но слишком насыщенным и приторным казался аромат сандала, запах тел, лампад, свечей. До тошноты, до головной боли. Меня знобило, а когда натягивала на плечи покрывало, бросало в пот. Саднили колени, голова гудела мыслями. Я бубнила себе, что всё хорошо, и ни капли не верила.

Под конец всеобщей випассаны я просто раскрыла глаза и сидела, таращась в кромешный мрак. Хотелось орать в голос, что всё тщетно. Чего стараться? Все умрут. И родятся снова, чтобы по кругу сбивать колени и мучиться.

Жертвы напрасны, потуги напрасны — выхода нет! Он просто по умолчанию не сконструирован архитекторами этой Вселенной. «Наша песня хороша, начинай сначала» — Шутники, блин! Есть только одна невыносимая реальность, и только одна сплошная боль в этой жизни, в прошлой, в позапрошлой, в черт знает еще какой…

Люди запели бхаджаны, а мне хотелось расхохотаться над собственным присутствием здесь. В чем смысл? Ну, убил бы меня Шиманский, родилась бы я снова, столкнулась бы с теми же лицами, только в других костюмах и с измененными декорациями. А просветление, есть оно? Может и есть, но не для таких, как я, отъявленных грешников. Со своими претензиями на духовность я была смешна, как муравей, забравшийся на алтарь в церкви и решивший, что чего-то достиг. Погоди, малявка, сейчас придет заботливый служка и расплющит тебя между пальцами.

Что дало мое принятие? А ничего! Может, я и не принимала, просто делала вид, запихивая эмоции в кулак? Только пальцы уже одеревенели и не в силах сдержать всё это, потому что зажатые, спрятанные эмоции все равно жили, кипели, а сейчас должны были взорваться. Исключительно из уважения к Праджни-джи я встала и, наступая на чьи-то ноги, спотыкаясь о подушки, поковыляла прочь.

Наконец, нащупала одну из колонн, идущих по краю медитационного зала. Судя по звуку растекающегося в пространстве песенного речитатива, центр помещения остался справа. Значит, моя келья, а за ней дорожка к центральному зданию, за которым раскинулся парк, спускающийся к Гангу, были слева. Туда я и пошла, выставив руки и завидуя даже мошкам — те видели, куда летят. Матхураву вот-вот казнят, а меня по Никиной тупости вот-вот найдет Шиманский и прекратит мои страдания. Минут эдак на пять…

Скрипнула калитка в воротах слева. Послышались шаги. Очередной приезжий, — поняла я. Индийцы ступают мягче в своих сандалиях-чаппалах и даже в европейского типа туфлях. Индусы, они во всем другие — иначе ходят, иначе говорят, иначе пахнут и чаще улыбаются в голосе.

Я слышала теперь шаги мужские, твердые, так ходят европейцы в ботинках на хорошей подошве. По звуку шагов, пришедший был не старым, крепким и высоким. Он остановился на мгновение и направился ко мне. Я нахмурилась: не хотелось разговаривать даже с теми, кого знала, раскланиваться и объясняться с посторонними было сейчас вообще не с руки. Пусть идет своей дорогой! Я сделала недружелюбное лицо и повернула направо: парк был в противоположной от ворот стороне. И вдруг послышалось взволнованное:

— Варя!

Валера?!

Меня пробило, будто электрическим током. Я остановилась. Что он здесь делает?! Сердце забилось учащенно, но не от счастья. Без всяких обиняков Сона показала свое отношение к Матхураве. До сих пор под впечатлением. Черкасов уже отдал мне должное, что он еще от меня хочет? Продолжения банкета? Хм, однозначно не любви!