Место для нас - Хэрриет Эванс

Она отступила на шаг, держа в руке нож и продолжая улыбаться.

– Осторожно, я вооружена. Ну, новость хорошая. Но что это на тебя нашло?

– Поверь: все в точности так, как я говорю. – Дэвид бросил шляпу на стол. – Все плохое в прошлом. В будущем все хорошее.

Марта провела пальцами по его скуле, по коже на краю глазницы.

– Вид у тебя изможденный.

От ее пальцев так сильно пахло луком, что у Дэвида заслезились глаза. Он снова поцеловал Марту. Она сперва отстранилась, выгнула спину и уперлась руками в его грудь, затем припала к нему и крепко обняла.

– Пожалуйста, прости, – прошептала она на ухо, положив голову ему на плечо. – Ненавижу ссориться с тобой. Я люблю тебя, мой милый.

– Эм, Эм. – Он вдыхал ее запах, закрыв глаза. – Я сейчас налью нам с тобой выпить. Я люблю тебя.

Когда он налил им обоим крепкого джина с тоником и лаймом, Марта положила шепотку тимьяна со своего огорода в жаровню, где лежала курятина, и они вышли из дома и сели в шезлонги на лужайке и стали смотреть на своих детей, гонявшихся за пляшущими в воздухе стрекозами. Марта откинулась на спинку шезлонга и что-то напевала без слов, время от времени окликая кого-то из детей. Дэвид выпил свой джин залпом, как пьет воду умирающий. Он знал, что сегодня видел свое прошлое во всех его проявлениях. И теперь должен переделать свое будущее.

Март 2013

Билл, Дейзи, Флоренс.

Шли недели после смерти Дэвида, и Марта вдруг поймала себя на том, что перестала ясно соображать. Она потеряла способность судить о том, что нормально, а что нет. Она видела испуг в глазах людей, когда появлялась в деревне, заходила в магазин или в церковь. Испуг, ужас, тоску. Она чувствовала себе меченой, прокаженной. Люди хотели держаться от нее подальше из-за того, что она сделала, из-за того, что в тот день произошло в ее доме.

Пришлось кое-что изменить в своей будничной жизни. Поначалу было трудно, затем пошло легче.

В кабинет она не заходила. Настанет время, когда надо будет разобрать бумаги Дэвида, рисунки, наброски, семейные документы. Но не сейчас. Потом.

Поздно вечером того дня, когда это случилось, Марта зашла в кабинет, а там сидела Флоренс. И что-то такое было в ее лице, в ее ищущих глазах, похожее на предупреждающий сигнал. Слишком много всего сосредоточилось в этом кабинете, все словно бы пропиталось Дэвидом. Марта пока не могла туда заходить, и никто другой не мог.

– Мне нужен кабинет, – сказала она Флоренс. – Тут есть бумаги, которые надо найти.

– Я просто искала кое-что. – Глаза у Флоренс были кроваво-красные. Она сглотнула ком, плотно сжавший горло. – Ма… – И разрыдалась.

Марта смотрела на осунувшееся лицо дочери и понимала, что не может ничего ей сказать. Она только бережно погладила ее руку.

– Пожалуйста, дай мне пару минут тут побыть. Полиции нужны кое-какие документы.

На следующий день Флоренс уехала. Покинула дом меньше чем через сутки после смерти отца. Сказала, что едет по поводу рукописи, которую ей могут выдать в Лондоне лишь на один день. Солгала, конечно.

– Если я сейчас не уеду… Не могу объяснить.

Она порывисто шагнула к Марте и быстро обняла ее. В то мгновение, когда Марта вдохнула знакомый запах Флоренс – кофе, какие-то специи – и ее мягкие волосы коснулись ее щеки, Флоренс тихо вскрикнула, и казалось, этот звук застрял у нее в горле.

– Я не знаю, что еще сказать тебе, – пробормотала Флоренс.

Потом Марта не могла понять, что именно Флоренс хотела ей сказать. Потому что… как могла ее малютка, которую она не выбирала, но которую ей принесли на блюдечке и которую она поначалу не любила, совсем не любила… как она могла узнать? Была ли то правда о годах, откатившихся назад, подобно камню, и открывших пустоту начала, громадную ложь, лежавшую в самом сердце всей ее жизни?

Когда ты была крошкой, ты любила кусать мой палец. Твои длинные, белые, худенькие пальчики сжимали мою руку, твои крошечные беззубые челюсти и розовые губы начинали сосать мой большой палец, а твои голубые глаза были ясными, как летнее небо. И я ощущала твой крошечный вес на моих руках. Ты была на своем месте среди нас. И я полюбила тебя, хотя ты не была моей.

Потом Флоренс приехала на похороны – в тот жуткий, холодный, промозглый день, когда все, кроме Марты, плакали, а земля промерзла настолько, что копать могилу пришлось вдвое дольше обычного. В землю словно врос лед, блестевший под ногами. Вся семья стояла у открытой могилы, смотрела, как туда опускают гроб. Марта видела ком земли, который ей кто-то подал, чтобы она его бросила на крышку. Видела лица своих детей и внучек. Глаза Билла затуманились от тоски, у Флоренс налились кровью от слез. Люси стояла нахохлившись, с красными щеками, уголки губ были скорбно опущены, как у грустного клоуна. Кэт кусала палец через вязаную перчатку.

Марта не плакала. Тогда не плакала.

После похорон Флоренс исчезла. Совсем как Дейзи. Она отстаивала какое-то дело в суде. Вечно занятая… «Завтра мне надо встретиться с моим адвокатом». «Мне надо закончить статью». Говорила, что вернется, – и не возвращалась. «Остаюсь у Джима в Лондоне. Позвоню». И не звонила. «Суд в мае».

А в декабре и январе казалось, что до мая очень далеко. К тому времени и он вернется. Все походило на тот случай в кухне, когда ей стало дурно. Он ушел и вернулся. И сейчас вернется. Это только логично.

Билл, Дейзи, Флоренс.

Вот что Марта вспоминала вновь и вновь: как все было, когда почти пять лет назад они с Дэвидом приехали из больницы. Стоял жаркий летний день, холмы за домом золотились в лучах предвечернего солнца. Дэвид прихрамывал, колено у него пока было забинтовано. Марта помогла ему выйти из машины и повела по саду.

– Хочу тебе кое-что показать.

Рука Дэвида тяжело легла на ее плечо. Она помогала ему шагать по каменистой тропке к клумбе с маргаритками, на которой коричневел шрам из свежей земли.

– Что происходит? – спросил Дэвид странным голосом, и Марта догадалась: он понял.

– Дейзи, – проговорила она. – Милый… она ушла.

Пальцы Дэвида крепко, судорожно сжали рукоятку металлической трости, которую ему выдали в больнице.

– О, Дейзи, – тихо вымолвил он, поднял голову и посмотрел на Марту. Его глаза потемнели. – Что случилось, Эм?

– Она… сама. – У нее не хватило сил произнести «Она убила себя», это было слишком жестоко. – Она… И я ее похоронила.

Дэвид не отрывал глаз от подсохшей земли, от сломанных маргариток вокруг прямоугольной могилы. После долгого молчания он спросил:

– Ты не хочешь кому-то об этом рассказать, Эм?

Дейзи хотела только одного – чтобы ее похоронили здесь и больше не тревожили. И Марта почувствовала, что должна исполнить просьбу дочери. Позвонить в полицию? Конечно, можно. Но с того дня, как это случилось, она поняла: как ни странно, ей все равно, что скажут другие люди. Важно было одно: ее дочь, которая никогда себя здесь не чувствовала как дома, наконец пожелала остаться здесь.