От фермы к фабрике. Новая интерпретация советской промышленной революции - Роберт Аллен

Заключение

Табл. 8.1–8.4 отражают те факторы, которые способствовали быстрому развитию советской экономики в 1928–1939 гг. Особо важную роль сыграли два фактора: инвестиционная стратегия с приоритетным развитием тяжелой промышленности, с одной стороны, и принудительное введение высоких целевых показателей в сочетании с мягкими бюджетными ограничениями, с другой.

Проведем следующий мысленный эксперимент. Начнем с экономики, наименее похожей на экономику Советского Союза в 1930-е гг., то есть с экономики, в которой существуют капиталистические трудовые отношения и инвестиционная стратегия, воспроизводящая основные фонды 1920-х гг., ориентированные на развитие сектора производства потребительских товаров (то есть условия, при которых е = 0,07). К 1939 г. объем ВВП в данной экономической системе составлял бы порядка 240,6 — это ненамного превышает стартовый показатель 1928 г., равный 200,9; при этом следует отметить, что в пересчете на душу населения рост не наблюдается. А теперь повысим е до значения 0,23. В этом случае ВВП в 1939 г. составит 290,3 — то есть модель демонстрирует прирост в 21 %. Стратегия инвестирования в тяжелую промышленность оправдывает себя. После этого поменяем политику жестких бюджетных ограничений на противоположный принцип. В этом случае расчетный уровень ВВП в 1939 г. составил бы порядка 348,3, то есть дополнительный прирост в 20 %. Это позволяет сделать вывод о том, что политика мягких бюджетных ограничений также себя оправдала в экономическом плане. И наконец, предположим, что свободные рыночные отношения между сельским хозяйством и промышленностью, характерные для нэпа, были заменены на обязательные поставки и устанавливаемые государством цены, характерные для коллективизации. Расчетный уровень ВВП снова демонстрировал бы рост, но в этих условиях только до уровня 364,6 — дополнительный прирост в размере 5 %. Иными словами, от коллективизации отдача не столь значительна. Так как моделируемый ВВП отличается от действительного показателя 1939 г., равного 344,9, на 5 %, данный мысленный эксперимент демонстрирует, что инвестиционная стратегия и мягкие бюджетные ограничения полностью объясняют экономический рост Советского Союза и для этого не требуется изыскивать какие-либо дополнительные факторы.

Анализ других таблиц, проведенный с применением аналогичного подхода, приводит к сходным заключениям, хотя представляется, что если критерием оценки является добавленная стоимость в несельскохозяйственной отрасли, то роль коллективизации существенно повышается; при этом ее учет абсолютно нецелесообразен, если в качестве критерия экономического развития используется уровень потребления на душу населения. Подобно ситуации с оценкой уровня ВВП, коллективизация в этих условиях дает весьма незначительный толчок к накоплению капитала.

Данные заключения приводят к трем важным выводам касательно советских институтов и экономического развития страны. Во-первых, нэп, предполагающий сохранение крестьянских хозяйств и поддержание рыночных отношений между городом и деревней, являлся благоприятной для быстрой индустриализации системой. Коллективизация не внесла значительного вклада в эту организационную схему. Во-вторых, автаркическое развитие отрасли производства инвестиционных товаров стало рентабельным источником нового основного производственного оборудования. Для быстрого роста уже не нужно было развивать такие направления, как экспорт пшеницы и импорт техники, то есть экономика отходила от функционирования по принципу сравнительного преимущества. В-третьих, централизованное планирование производства предприятий в сочетании с мягкими бюджетными ограничениями были эффективными мерами по мобилизации трудовых ресурсов, которое в противном случае становилось основой роста безработицы. Дополнительная занятость внесла значительный вклад в увеличение объемов выработки, а также в расширение сферы потребления.

В более широком смысле нэп уже содержал многие элементы социализма: например, фактор государственной собственности на промышленные предприятия. Внедрение централизованного планирования и политика мягких бюджетных ограничений в 1930-е гг. еще больше стимулировали переход экономики к социалистическому пути развития. Кроме того, все эти изменения способствовали ускорению развития производственных факторов, поскольку предполагали более высокий процент занятости в экономике с избытком рабочей силы. Конечно же, данная стратегия развития была антитезой политики, ориентированной на торговлю и рынок, выступления в защиту которой так часто можно слышать сегодня.

В то время как установление социализма в 1930-е гг. способствовало экономическому росту Советского Союза, варварская политика Сталина внесла лишь незначительный вклад в повышение производительности промышленного сектора. В частности, крайне скромное влияние на экономический рост оказала коллективизация сельского хозяйства — явление, вероятно, являющееся архетипом сталинского периода и ставшее причиной наибольшего количества смертей, которых можно было избежать. Модификация нэпа с целью включения централизованного планирования, повышения уровня занятости и развития тяжелой промышленности представляла собой программу, призванную способствовать повышению объемов капитала, выработки, а также росту уровня жизни на душу населения. И влияние коллективизации в этих условиях, с одной стороны, оказалось далеко не столь эффективным в плане стимулирования экономического роста, а с другой — подорвало начавшийся переход к социализму.

В 1962 г. вышло в свет провокационное эссе Алека Ноува (1962, 17–39) «Был ли Сталин, действительно, нужен?» Ноув в своей работе дает положительный ответ, при этом подразумевая, что коллективизация была необходима для быстрой индустриализации в социалистическом государстве. Он согласен со Сталиным, что «уравнительное распределение земель», как, например после революции 1917 г., «укрепляет сектор натурального хозяйства», тем самым «уменьшая объем товарного производства, а иногда производства в целом» (Ноув. 1990, 114). Система принудительных продаж по ценам, навязанным государством, была единственным способом гарантировать непрерывные поставки дешевого продовольствия для города. Более того, политика дискриминационного ценообразования являлась необходимым условием для финансирования индустриализации. И, наконец, «быстрая индустриализация, особенно с приоритетом развития тяжелой промышленности, означала снижение уровня жизни, несмотря на то что планы первых “пятилеток” давали прямо противоположные обещания» (Ноув. 1962, 24). В отношениях между государством и крестьянами неизбежно возникали напряженные конфликты, поскольку цель коллективизации заключалась в том, чтобы принудить население деревни к накоплению денег. В таких условиях неизбежными становились такие явления, как диктатура и принуждение.

Эссе Ноува вызвало бурные споры, в ходе которых историки-ревизионисты, в особенности Барсов (1969), Миллар (1970b; 1974) и Эльман (1975), стремились оспорить экономические предпосылки аргументации Ноува. В основе их критики — два ключевых наблюдения. Во-первых, часть сельскохозяйственной продукции продавалась на колхозном рынке, где процесс ценообразования не подлежал контролю государства, вследствие чего уровень инфляции был довольно высоким. Как уже отмечалось в гл. 5, данная ситуация в сфере сбыта в период реализации первого пятилетнего плана способствовала изменению условий торговли в пользу крестьян. Во-вторых, если пред