Не буди дьявола - Джон Вердон

Он заговорил, медленно и торжественно:

– Ровно десять лет назад, весной двухтысячного года, когда в воздухе еще чувствовалось дыхание зимы, безлунной ночью на пустынной дороге, среди холмов штата Нью-Йорк кошмар стал явью. Бруно и Кармелла Меллани возвращались с крестин в свой загородный дом. Быть может, они обсуждали прошедший праздник, долгожданные встречи с родными и друзьями. Как вдруг какая-то машина догнала их и на длинном плавном повороте начала обгон. Но когда странный автомобиль на полном ходу поравнялся с Бруно и Кармеллой…

Смена плана: салон движущегося автомобиля, водителя и пассажира невозможно разглядеть в темноте. Они о чем-то разговаривают, негромко смеются. Через несколько секунд позади них засветились фары другой машины. Они все приближались, становились ярче, огибая первую машину слева, словно изображая обгон. Как вдруг – ослепительно белая вспышка, звук выстрела, а потом визг шин неуправляемого автомобиля, лязг метала и звон разбитого стекла.

На экране вновь появился рассказчик. Он наклонился и поднял с земли какой-то обломок, показывая его на камеру, будто ценную улику.

– Машина Меллани вылетела с дороги. Она превратилась в такую груду обломков, что первые свидетели не могли определить ни марку, ни модель. Огромная пуля, пущенная из сверхмощного пистолета, снесла Бруно треть головы. Кармелла впала в кому и до сих пор не пришла в сознание.

Мадлен с отвращением поморщилась. Казалось, стилистика РАМ вызывала у нее еще большее отторжение, чем описываемое событие.

Затем рассказчик во всех деталях поведал об остальных пяти убийствах, а под конец столь же подробно – о фиаско Макса Клинтера, навсегда разрушившем его жизнь и карьеру.

– Дэвид, – сказала Мадлен, поворачиваясь к Гурни, – это уже слишком.

Гурни кивнул.

На экране вновь появился рассказчик, только теперь он уже сидел в студии с двумя гостями.

– Прошло десять лет, – сказал ведущий. – Десять лет, но для кого-то все словно вчера. Вы спросите, зачем снова вспоминать этот ужас. Ответ прост. Десятилетняя годовщина – та точка, тот момент, когда правильно и естественно оглянуться назад, окинуть взором былые триумфы и трагедии.

Ведущий обратился к смуглому человеку напротив.

– Доктор Меркили, ваша специальность – судебная психолингвистика. Не могли бы вы объяснить этот термин нашим телезрителям?

– Конечно. Я ищу за словами образ мыслей.

Он говорил быстро, четко, тонким голосом с очень заметным индийским акцентом. Внизу экрана появилась надпись: “Саммаркан Меркили, доктор наук”.

– Образ мыслей?

– Личность, эмоции, прошлое. Как человек думает.

– То есть вы изучаете, как слова, грамматика и стиль раскрывают суть человека?

– Да, именно.

– Хорошо, доктор Меркили. Сейчас я прочитаю вам отрывки из одного документа, который Добрый Пастырь десять лет назад разослал разным СМИ, и попрошу вас высказать свое мнение об этой личности. Вы готовы?

– Конечно.

Ведущий прочитал длинную речь об искоренении алчности “вместе с ее носителем”, “уничтожении переносчиков алчности” и очищении мира. Гурни узнал вступление к “Декларации о намерениях” Доброго Пастыря – к его манифесту.

Ведущий положил распечатку манифеста на стол.

– Что ж, доктор Меркили. Как бы вы охарактеризовали этого индивида?

– Простыми словами? Очень рассудительный, но при этом очень эмоциональный.

– Пожалуйста, подробнее.

– Много неровностей, много стилей, много настроений.

– Вы имеете в виду, у него несколько личностей?

– Нет, что вы, такого расстройства нет. Это глупо, это только в книгах и фильмах бывает.

– Да, но вы сказали…

– У него меняется интонация. Сначала одна, потом другая, потом третья. Это психически неустойчивый человек.

– Насколько я вас понял, такого человека можно назвать опасным?

– Да, конечно. Он же убил шестерых человек, так?

– Действительно. И последний вопрос. Как вы думаете, он все еще на свободе, затаился в тени?

Доктор Меркили ответил не сразу:

– Скажем так, если он на свободе, то готов поспорить, что прямо сейчас он смотрит эту передачу. Смотрит и размышляет.

– Размышляет? – ведущий сделал паузу, как будто ошеломленный этой мыслью. – Да уж, страшно подумать. Убийца живет среди нас. В этот самый момент убийца, возможно, размышляет, что делать дальше.

Он сделал глубокий вдох, словно пытаясь успокоиться. Камера была направлена на него. Наконец он объявил:

– Сейчас мы прервемся и прослушаем несколько важных объявлений…

Гурни схватил мышку и поскорее выключил звук – мгновенная реакция на рекламу.

Мадлен посмотрела на него.

– Мы до сих пор не увидели Ким, а у меня уже терпение на пределе.

– У меня тоже, – сказал Гурни. – Но я должен, по крайней мере, посмотреть интервью Ким с Рут Блум.

– Я знаю, – сказала Мадлен и слегка улыбнулась.

– Что такое?

– Во всем этом есть такая глупая ирония. Когда тебя ранили, а последствия травмы не прошли так быстро, как тебе хотелось, ты ушел в свою нору. И чем меньше ты делал, тем глубже проваливался. Больно было на тебя смотреть. Бездействие тебя убивало. А теперь началось это безумие, эти опасности – и ты возвращаешься к жизни. По утрам, когда такая красота, ты сидел за завтраком и все трогал пальцем руку, проверял, как там онемевшее место, что изменилось, не стало ли хуже. И знаешь что? Ты уже неделю так не делал.

Гурни не знал, что ответить, и потому промолчал.

Между тем на экране окончилась реклама и снова появилась студия.

Гурни как раз успел включить звук, когда ведущий обратился к другому гостю программы.

– Доктор Монти Кокрелл, я так рад, что вы сегодня с нами. Вы признанный эксперт по изучению гнева. Скажите, доктор, все эти убийства Доброго Пастыря – это на самом деле что?

Кокрелл сделал драматическую паузу.

Потом ответил:

– Все очень просто. Это война. Убийства и манифест, который их объясняет, были попыткой разжечь классовую войну. Эта попытка основана на иллюзии, что можно покарать успешных людей за неудачи неудачников.

После этого ведущий и двое его гостей долгих пять минут – для телевидения целую вечность – предавались свободной дискуссии и в итоге сошлись во мнении, что порой единственная защита от таких вот вредоносных взглядов – это право на ношение оружия.

Гурни снова уменьшил звук и повернулся к Мадлен.

– Что такое? – спросила она. – Я прямо слышу, как у тебя в голове крутятся шестеренки.