Письма к императору Александру III, 1881–1894 - Владимир Мещерский

Почтительнейше прошу дозволения сообщить имя сие непосредственно Вашему Величеству. Писал эти статьи лейтенант Максимов[268], в Кронштадте.

Но при этом дозвольте, Государь, воззвать к Вашему милосердию и умолять это имя не сообщать И. А. Шестакову и Вел. Князю Алексею Александровичу. Наверное, ни тот ни другой не захотят карать виновного, если Вы, Государь, милосердно простите, но под ними есть маленькие лица, которые незаметно и à la longue[269] могут, если как-нибудь узнают, страшно наказать виновного и раздавить офицера.

Все это ряд несчастных сплетений. Мой помощник [Ф. Н.] Берг принял эти статьи и он же просил Максимова написать их, как бы для него, с тем, что он уже будет отвечать за них. Тот написал, совсем упустив из виду свою двойную ответственность. А Берг дал ему честное слово никому его имени не называть. Я же к несчастию ничего не знал про все это и просто принял статьи, не справившись: от кого. Говорю: к несчастию, ибо прямо скажу, что знай я, что статьи от служащего, я бы их не напечатал, держась сего принципа всегда. Теперь вышло ужасное положение. Виновный автор сознает свою вину и страшно поражен, он проходит через внутреннюю казнь, которая, ручаюсь, его на всю жизнь впечатлит. Берг, связанный честным словом не говорить никому имя автора, не мог на мое требование не нарушить этого слова, а я, на предъявленное мне официально требование, не зная, как Вы, Государь, посмотрите на это все, из страха огласить имя виновного, решаюсь непосредственно все открыть чистосердечно Вам одним, о чем сообщил конфиденциально гр. [Д. А.] Толстому.

За сим остается мне только умолять Ваше Величество во имя праздника 14 ноября простить милосердно виновным, в уверенности, что это милосердие падет на благодарную почву и принесет плоды!..

–

Затем еще моление. Удостойте, Государь, прочесть в прилагаемом Дневнике «Гражданина» о памятной книжке Моск[овской] военно-фельдшерской школы![270] Уверен, что она Вам понравится. А если понравится, то умоляю, не признаете ли нужным, [послать] по экземпляру выписки (нарочно прилагаю два экз.) один военному мин[истру][271], а другой Делянову, с тем, чтобы оба завели такие памятные книжки в учебных заведениях, с приспособлением сообразно заведению. Я твердо убежден, что такая памятная книжка может прекрасное иметь действие на молодежь!

Ваш, Государь, преданный беспредельно верноподданный

К. В. М.

P. S. А если неудобно посылать самые листы № «Гражданина», то может быть возможно было бы просто обратить внимание обоих на Памятную Книжку Моск[овской] военно-фельдшерской школы.

№ 23

[Дневник 5–24 ноября 1885]

На Невском проспекте встречаю нашего начальника [Е. М.] Феоктистова; он отводит меня в сторону и сообщает мне весть о предстоящей «Гражданину» каре и о гневе Государя, коему [И. А.] Шестаков принес жалобу по поводу статей о морском цензе[272]. При этом он указал мне на конец второй статьи, где помещены особенно резкие выходки. Сегодня же вечером получаю записочку от К. П. Поб[едоносцева] с известием об уходе Набокова и о предстоящем «Гражданину» предостережении! Испытал сильную досаду. Конец статьи, увы, мною прочитан только сегодня; он действительно резок и неприличен: я понадеялся на [Ф. Н.] Берга, сам в мигрени не прочитал его, и вот. После этого говорят о возможности уезжать куда-нибудь для отдыха, когда и десятка строк я не могу поверить другому! Больнее всего гнев Государя за чужую вину!

Когда я узнал подробности, на сердце легла заноза против Шестакова. Что он прав в своем негодовании и в праве требовать кары для меня, это несомненно, но хорошо ли он поступил, принесши свою жалобу Государю, а не министру внутренних дел. Государь слишком высок для такого будничного вопроса печати; в принципе слишком много чести журналисту, как мне кажется, и как бы недостаточно уважен престиж Царского деловедения. Только тогда восходили до Престола жалобы или претензии на печать, когда редактор являлся явным возбудителем к ненависти к Власти и к порядку. Да отчасти и недоверие морского министра к министру внутренних дел тут сквозит: ведь от него исходит инициатива преследования.

Совершилось! Набоков стал преданием! [Н. А.] Манасеин на его место! В Министерстве юстиции переполох, картина человечества: все бросили в миг любимцев Набокова и бросились к любимцам Манасеина, то есть к тем, которые ездили с ним на ревизию в Остзейский край[273].

Сегодня были гости у меня на моем вечернем собрании. Главные предметы толков были: новый министр юстиции. Главным героем был К. П. Победоносцев, так как все полагают, что Манасеин будет так сказать руководим первым, и тем, кто его рекомендовал Государю и принял так сказать за него нравственную ответственность.

Курьезные явления, сближение великого с смешным. Чайковский, брат музыканта, говорил мне, что первою, сообщившею ему слух об уходе Набокова, была его кухарка, а та услыхала об этом в зеленой лавке, где при ней предусмотрительный лавочник отказал отпустить повару Набокова в кредит, по той причине, «что барин его ноне не министр».