Лев пробуждается - Роберт Лоу

Бьюкены и Комины волками смотрели то на Брюса, то на Хэла, пока тот и остальные стояли, ощетинившись, как сторожевые псы на тонких поводках, не сводя глаз с Бьюкена и крадуна у него за спиной — Мализа Белльжамба. Их отнюдь не утешил вид его побитого лица со сломанным носом, хоть ему и хватало ума помалкивать и держаться вне поля зрения людей, готовых, как он знал, ринуться на него, обнажив клинки.

Они пришли скрепить печатями предыдущие соглашения, ныне записанные затейливыми каракулями множеством писарей-бумагомарак. Все дело прошло почти без сюрпризов, кроме одного, и было ясно, что таковой был отнюдь не сюрпризом для свиты Стюарда или Брюса, хоть и ошеломил всех остальных, даже Уоллеса. Оглушенный искренним горем из-за смерти Мори, он шагал, будто под водой, а во время споров почти не высказывался, если только не требовалось его непосредственное вмешательство, чтобы поддержать того или другого, обращая лик то к Брюсу, то к Комину.

В конце концов дошло до вялой отговорки Комина, что Уоллес не рыцарь, так что вряд ли его можно избрать в качестве единоличного Хранителя, повелевающего gentilhommes света державы.

— Дельное замечание, — признал Стюард, поглаживая свою опрятную бородку; в выстуженной часовне храма его свежевыбритые щеки смахивали на несвежую баранину. Бьюкен поглядел на Рыжего Комина, и оба набычились, с подозрением уставившись на дворянина; согласия с его стороны они явно не ожидали.

— Посему пора посвятить его в рыцари, — провозгласил Стюард, и Брюс, только и ждавший этого, с ухмылкой выступил вперед, принимая обнаженный меч, извлеченный Киркпатриком из ножен с протяжным звенящим звуком, заставившим всех вокруг чуть попятиться, ухватившись за эфесы.

— Преклони колени, Уильям Уоллес, — повелел Брюс, и тот подчинился, как оглушенный бык на бойне.

Хэл увидел, как лицо Комина вспыхнуло от гнева, что его так обошли и унизили — да еще заставили проглотить это, хоть подавись.

Церемония завершилась в мгновение ока. Ни всенощного бдения, ни последнего удара — даже Брюс не мог набраться смелости ударить Уоллеса. А ведь следовало бы кому-нибудь, подумал Хэл, хотя бы затем, чтобы привести его в чувство; он отвернулся — вся эта затея претила ему, как вода кошке.

Хэл планировал найти ночлег в храме, но это представлялось маловероятным, а дело уже шло к вечеру; предстоит долгая ночная поездка до ближайшего укрытия, усадьбы с приличным — и пустым, как голодная утроба, — сводчатым амбаром на дороге обратно к Хердманстону.

Хэл как раз раздавал распоряжения, когда вошел капеллан, белея в полумраке одеждами.

— Сэр Уильям потребовал постоя для вас и вашей свиты, — поведал он. — И сочтет чрезвычайно любезным с вашей стороны, коли вы останетесь на ночлег и позже наведаетесь к нему. К обоюдной выгоде, сказывает оный.

На миг Хэл растерялся, не сразу сообразив, что «сэр Уильям» — это Уоллес. Титул как-то не вязался с этим человеком, вместе с тремя другими находившимся в тесной комнатке гостевых квартир. Одним из них был Брюс, вторым — угрюмый Киркпатрик, а третьим… Хэл не без удивления распознал мрачный лик Древлего Храмовника.

— Добро, — говорил Уоллес, когда суровый керн ввел Хэла, — вы получили свою толику забав, и отныне вам придется с этим жить.

Брюс лишь отмахнулся.

— Это Бьюкен и Баденох, — лаконично ответил он. — Они скажут «черное», коли я скажу «белое». Я бы не придавал особого значения тому, что они думают о вашем посвящении в рыцари.

— Овца в шкуре ягненка, — фыркнул в ответ Уоллес. — В лучшем случае. Золотите, как хотите, вяжите ленты, какие заблагорассудится, — аз досель тот же разбойник Уоллес, безземельный мирянин, не имеющий значения.

Тут он помолчал, скривив свое изможденное лицо в усмешке.

— Кроме того, что я король от имени и по праву Иоанна Баллиола, — вкрадчиво добавил он. — И чернь сей державы чтит меня, хоть свет и не чтит.

Хэл увидел прищур Брюса при этих словах; мысль об Уоллесе в роли короля от чьего бы то ни было имени была ему не по нутру, хоть он и видел, что Уоллес явно его поддразнивает.

Древлий Храмовник, тоже заметивший это, попытался излить бальзам на рану.

— Вам туго придется с коронованием, сэр Уилл, — беззаботно вставил он. — Ни Креста, ни Коронователя, ни Скунского Камня.

Уловив намек, Уоллес тускло улыбнулся в ответ.

— Последнее — особливая утрата для королевства. Хоть и служит ручательством уверенности любого Хранителя — без Камня никогда не будет нового короля, лишь уже имеющийся.

Хэл внутренне подобрался, ожидая бури негодования со стороны Брюса, всегда ревностно отстаивавшего свои притязания на корону Баллиола, и даже откачнулся на пятках, когда граф вместо того мило улыбнулся.

— Действительно. — И обернулся к Древлему Храмовнику: — Как вы говорите, сэр Уильям, — такая утрата ущербного королевского достоинства…

— В точности так, — пробормотал Древлий Храмовник с настолько странным лицом, что Хэл попытался взглянуть поближе, но следующие слова старика развеяли его любопытство напрочь. — Юный Хэл, — сказал тот с поклоном, на который Хэл ответил взаимностью. — Искренне горюю о вашем отце. Я слыхал, он доблестно сражался.

— Он старик… был… стариком, — резко ответил Хэл, дошедший до предела в готовности даровать прощение. Древлий Храмовник подтвердил это кивком и кривой улыбкой, впрочем, ни на миг не отрывая взора от лица Хэла.

— День выдался тяжкий.

— Некоторым более, нежели остальным, — ответил Хэл, насупившись при воспоминании о Лисовине Уотти и Джоне Фентоне.

— Утрата Фицральфа також тяжкое бремя, — нарочито указал Древлий Храмовник, увидел, как Хэл ощетинился, и мысленно обругал себя, ибо ни в коей мере не хотел настраивать сего вьюноша против себя.

— Полноте, полноте, — хмыкнул Брюс. — Кровь пускали по обе стороны, и никто не возводит на вас вину за смерть Фицральфа.

— Мы все знаем, кто убил Фицральфа, — огрызнулся Хэл. — И Лисовина Уотти. И моих собак в Дугласе.

— Истинно, истинно, в точности так, — перебил Брюс. — И оного писаришку Биссета в Эдинбурге, как я узнал. И его сестру с мужем. И несомненно, других.

Помолчав, он устремил кулак своего взора в лицо Хэлу, похолодевшему и раздавленному новостью о Биссете. Еще камень в пирамиду, горько подумал тот. Бедолага Биссет пришелся ему по душе.

— Коли у вас нет доказательств или свидетелей, можете также повесить на него распятие святого Андрея, предательство Господа Нашего и чеканку всех крокардов в нашей стране, — заметил Уоллес. — С него все как с гуся вода.

Хэл замигал, едва сдерживаясь, но потом реальность иглой кольнула его, и он сдулся. Увидев это, Брюс покровительственно-успокоительно похлопал его по плечу.

— Истинно, утрата Фицральфа прискорбна, — оживленно проговорил он, — но я здесь, дабы кое-что поправить: мы взяли Стерлинг и можем предложить Фитцварина в качестве выкупа за Генри Сьентклера Рослинского.