Лев пробуждается - Роберт Лоу

Вот так новости — падение Стерлинга было неизбежно уже в течение какого-то времени, но внезапная капитуляция все равно оказалась потрясением. И, подумал Хэл с холодной иронией, объявляет о ней Брюс, тем самым причащаясь к славе.

Добрую минуту никто не проронил ни слова, потом Древлий Храмовник зашевелился.

— Еще живы его мать и братья, — проронил он.

Брюс выглядел озадаченным, и Древлий Храмовник обратил к нему свой скорбный лик с длинными усами, будто черный свет.

— Фицральфа, — добавил Хэл, и Брюс, видя, что его осадили, выпятил нижнюю губу; он-то ждал ликующего одобрения и безмерной благодарности, а вместо того получил по пальцам, но все-таки нашел силы улыбнуться.

— Вы не в меру печетесь о кончине ничтожного рыцаря, — возразил он, — как ни доблестен был сказанный. На кону нечто куда большее — ваш собственный внук.

— Бог милосерд и сострадателен, — проворчал Древлий Храмовник. — И Он блюдет.

Брюс признал этот факт, нарочито перекрестившись, хотя и с каменным выражением лица.

— Обмен состоится в Хексеме. Я возьму людей из Каррика и Фитцварина, — продолжал Брюс, — как только мы получим все грамоты, потребные, дабы мирно пересечь страну. Сэр Хэл, было бы славно, кабы вы к нам присоединились… Я уверен, что молодой Генри будет рад свидеться с родственником.

Хэл поглядел на безучастного Киркпатрика, потом на Древлего Храмовника и, наконец, на Брюса. Было очевидно, что Древлий Храмовник не выдержит путешествия и что Брюс понимает это. Приглашение Хэла в свиту для сей оказии — немалая честь, хотя он и обошелся бы без нее.

Ему удалось пролепетать достаточно благодарностей, чтобы Каррик втянул выпяченную губу и, запахнувшись в свое достоинство, будто в плащ, удалился вместе с неотвязно следующим по пятам Киркпатриком.

Последовала долгая пауза. Древлий Храмовник скорбно взирал на Хэла, словно желая заговорить. Открыв и закрыв рот раз-другой, как рыба, он вдруг захлопнул его, коротко кивнул в знак благодарности и удалился.

Воцарилось молчание. Наконец Уоллес вздохнул и потер подбородок.

— Юный Брюс желает добра, — проговорил он, искоса глянув на Хэла, — хотя и не может удержаться, дабы не извлечь из того некую выгоду.

— Сиречь? — спросил Хэл, продолжая раздумывать о Мализе Белльжамбе и его кажущейся недосягаемости.

— Завоевать ваше благорасположение, — ответил Уоллес, и Хэл удивленно заморгал. Чего это ради?

На прямо высказанный вопрос Уоллес развел руками.

— Мало-помалу прознаете. Он не промешкает с этим поспешить. Найдет что-нито в обмен за использование Фитцварина для выкупа вашего кровника. Паче того, он казнится за своего отца, какового отстранили от власти в Карлайле из-за выходок сына. Похоже, оный лишился доверия. Посему Брюс-старший уронил лицо, и юный Брюс узрел перспективу триумфа его соперников Коминов, каковая ему не по нраву… — Замолчав, он покачал головой с усталым, вымученным, ироничным восхищением. — Мощи Христовы, у Брюсов в распоряжении целые горы чванливой напыщенности али нет?

— Я думал, Фитцварин в вашем распоряжении, — отозвался Хэл. — Поскольку Хранитель как раз вы. А он вкупе с сэром Мармадьюком Твенгом принадлежат королевству, сиречь и вам.

Уоллес испустил угрюмый смешок, и Хэл был уверен, что ощутил его рокот даже стопами.

— Брюс испытывает наслаждение, устраняя сэра Мармадьюка, дабы справить Мессу Христову самолично; указать мне мое место, знаете ли. Напомнить, что я, несмотря на новый лоск, в подметки не гожусь нобилям, аже gentilhomme с землями на полуночи и полудне. Вроде сэра Мармадьюка, коему Брюс родня по жене. Так что я понужден вверить оного в попечение Брюса, что бесит Комина.

Оборвав, он потеребил бороду одной рукой, скорее размышляя вслух, нежели обращаясь непосредственно к Хэлу.

— В свой черед, заметьте, я приказал, дабы сэра Мармадьюка отдали в выкуп за кузена Комина сэра Джона де Моубрейя заместо передачи без выкупа, как того желает Брюс, — и сие лишь затем, дабы поставить графа Каррикского на место, ибо я питаю сильное уважение к сказанному сэру Мармадьюку.

Он скрутил бороду, сопроводив это кривой усмешкой.

— Видите, через какое багно мне приходится ступать? Так что обмен Фитцварина меня вполне устраивает, хоть и на почести за него претендует дерзостный Брюс.

— Вы есте Хранитель Шотландии, — ответил пораженный Хэл, и Уоллес ответил горькой усмешкой.

— Истинно. Как я указал, когда вы входили, вельми немногим нобилям эта мысль по нраву. Раны Христовы, да волом в этой повозке выступает Стюард, а вы ведь слыхали его в Камбаскеннете, в ночь перед сечей? Как там было? «Выскочка, безземельный челядинец с крепкой десницей, понятия не имеющий, куда ее приложить, пока господа не скажут», — коли припоминаю… Выплюнул в лицо, как кровавый сгусток.

Остановившись, он вздохнул.

— Мне надобен и Брюс, надобен и Комин. Было славно, когда Мори стоял плечом к плечу со мной. Сэр Эндрю был для них наилучшим выбором, и, клянусь Ранами Христовыми, как бы я хотел, чтобы он был жив, ибо предпочел, чтобы это он был здесь, а я в могиле…

Его горячность и нескрываемая боль от утраты Мори ошеломили Хэла до онемения, и молчание тянулось, как закатные тени, становясь мучительным. Наконец Уоллес нарушил его, с клекотом прочистив горло.

— Ступайте в Хексем, заберите своего кровника в отчизну и запамятуйте об этом деле напрочь, — сказал он внезапно со свирепым шипением.

— Савояр… — начал было Хэл.

— Мертв или за морем, сдается мне. Однако же бедолага Биссет, да упокоит Бог его душу, предан злодейскому душегубству, но прежде жестоко допрошен. Коли сие содеял Мализ Белльжамб, как все мы подозреваем, значит, Бьюкен ведает ход событий.

— Итак, все эти хлопоты из-за савояра пропали вотще, — с горечью заметил Хэл.

— Это могло быть всего-навсего очередным душегубством ради барыша, содеянным давным-давно скрывшимся трейлбастоном[65]. А может, людьми Брюса. Или Рыжего Джона, или графа Бьюкенского, а то и сэра Уильяма Смелого, прежде чем его укатали в Тауэр, — мрачно ответил Уоллес. — Свет державы — гадючье кодло козней, как я погляжу, — и даже епископы не чужды сунуть в них нос. Я бы поставил на Брюса, хотя и не ухвачу почему — и, наверное, уж вовеки не узнаю. Лучше вам держаться от того подальше, как и мне.

Замолчав, он уставился в пространство.

— Как бы то ни было, Длинноногий грядет, и как бы дело ни обернулось, сей вихрь взметнет на воздух все.

Казалось, сам воздух заледенел от этого имени. Длинноногий идет, и когда он доберется на север, то наверняка подымет Драконово Знамя и прикажет не давать пощады. Как сказал Уоллес, все взметнется в воздух вихрем. Включая и графиню.