Падший клинок - Джон Кортней Гримвуд

— Достаточно.

Другой голос, теперь из-за спины.

— Не желаешь объяснить, что здесь происходит? — какие-то нотки в этом голосе заставили Тико стиснуть зубы. Рассудительность, которая режет слух.

— Господин, мы готовим его.

— А какой сегодня день?

— Суббота, господин, — испуганно ответил мужчина.

— И ты не считаешь такую подготовку греховным деянием?

— Господин, мы его не мучили. Нам только нужно снять с него одежду. Она не подходит… — голос превратился в придушенное бормотание, потом послышался стук. Когда Тико шевельнулся, насколько позволяли кандалы, он почувствовал рядом другое тело.

— Поднимите его.

Кто-то поставил Тико на ноги.

— Хорошо, — произнес голос. — Развяжите руки, снимите дублет и бросьте в яму голым. Кандалы оставьте. Я начну пытать в понедельник. Ясно?

— Да, господин. Простите, господин.

— Мой господин, — у Тико пересохло горло. Отчасти от страха, отчасти из-за того, что он ничего не пил с минувшей ночи. Голова болела от побоев Атило.

— Ты заговорил.

— Солнечный свет. Он…

— Жжет тебя. Так мне и сообщили. Интересный факт, тебе не кажется? Что же ты за грешник, если тебя жжет свет Господень? Подозреваю, наихудший из всех. Регент поручил мне лично допросить тебя. Неприятная задача, но я приложу к ней все усилия. И не стоит беспокоиться. Сейчас ты отправишься туда, где большую часть времени нет ни солнечного, ни любого другого света.

Послышались шаги.

— Я сам открою, — произнес мужчина.

Скрипнули петли, потом хлопнула дверь. Тюремщики напряженно прислушивались. Как только стало ясно, что мужчина ушел, Тико получил удар по почкам и вновь отправился на землю. От сильного пинка к горлу подступила желчь.

— Ты стоил мне человека, — прорычал голос.

— Старший…

— Чего?

— Если он вернется и увидит, будет беда.

— Испугался?

— Точно, не хочу испачкать штаны. Стоит мне увидеть Черного мастера, и я боюсь обделаться. Хочешь разозлить его? Ладно. Но я-то хочу еще пожить немного.

Послышался согласный шепот.

— Тогда брось его в яму, — сказал старший.

Тюремщики развязали Тико руки, но оставили глаза завязанными. Ноги были скованы цепью, соединяющей две железные оковы, к которым изнутри крепилась серебряная проволока. Единственное назначение оков — причинить боль. Там, куда он отправится, бегать негде.

— Слишком смазливый, добра от этого ему не будет, — захохотал тюремщик. — Сначала Ди, потом Голубой. После них Федерико, а уж потом — все остальные.

— Он там всего на два дня.

— Им хватит, — произнес голос. Кулак ткнул Тико в спину, он споткнулся и сделал три шага вперед, пытаясь восстановить равновесие.

— Вот сюда-то мы и идем.

Лязгнула крышка люка.

— Не сопротивляйся, — почти сочувственно прошептал ему на ухо чей-то голос. — Ты ничего не сможешь сделать. Прими все как есть и отложи месть до лучших времен.

— Чего ты там ему шепчешь?

— Ну, мол, все к лучшему.

— Чертовски верно. Ха, сладенькое мясцо. Даже жаль, что я предпочитаю щелки…

— Да, симпатичный парень, — сказал другой голос. — Надень на него платье, и не заметишь разницы, — мужчина заржал. — Хотелось бы попробовать. Ди не пожалел бы за это денег. — Он запнулся. Подождал неизбежного вопроса.

— Так говоришь, у Ди еще есть монеты?

— У него есть приятели. А у приятелей есть деньги.

Рука схватила Тико за плечо и поволокла к краю.

Тюремщик стянул повязку с глаз Тико, и юноша уклонился, избегая жестокого удара в бок. Он видел, что бывает после удара в печень. Если ты лишь блюешь и обделался, а в глазах почернело, значит, тебе повезло.

— Скользкий ублюдок.

— Ага, — выдохнул Тико, оценивая расстановку сил. Трое тюремщиков рядом, четверо — наверху лестницы, два уровня и три двери. И все это между ним и свободой. Шансы приемлемые, если он сможет измениться. Однако он скован серебряной проволокой, совершенно голый и, если выберется наружу, попадет на солнечный свет.

И он здесь заслуженно. Пусть так, однако он нуждается в некотором преимуществе. Тико выхватил из-за пояса тюремщика ржавый кинжал, шагнул назад и провалился в преисподнюю. Две секунды полета, а потом он приземлился на что-то мягкое. Оно выругалось и отползло в сторону.

— Твою мать! — прорычал человек.

Тико попал в подземную темницу.

Все вокруг, за исключением маленького островка в центре, заливала вода. На островке сгрудились трое. Половина других заключенных сидела в вонючей воде, кто по пояс, а кто по шею. Другая половина, хныча и богохульствуя, крутила огромное колесо у противоположной стены. Зловонную яму освещал единственный факел, закрепленный на решетке в потолке. Там находился люк.

— Кто из вас Ди? — спросил Тико.

— Я, мать твою. Умрешь ужасной смертью, понял?

Если принц Алонцо добьется своего, смерть Тико, несомненно, будет ужасной. Поскольку он быстро выздоравливал и медленно умирал, его смерть окажется намного ужаснее, чем предполагал регент. Однако мужчина с вывихнутым плечом хотел быть первым…

— А Голубой?

— Ты вообще о чем? — спросил мужчина, стоящий за Ди. Так или иначе, он ответил на вопрос Тико.

— Тогда ты, видимо, и есть Федерико?

Третий заключенный нахмурился. Он инстинктивно принял стойку уличного бойца. Моложе Ди и Голубого, мышцы крепче, кожа здоровее.

— Крутите колесо, ублюдки! — крикнул Ди.

Помпа снова заработала. Заключенные двигались шаг за шагом, их цепи звенели, а колесо крутилось, не позволяя воде затопить оставшийся клочок суши.

— Слышь, главный, дай я поправлю тебе плечо, — сказал Голубой. — А потом отдохнешь маленько. Нужно мышцы расслабить.

— Думаешь, — заявил Ди, — я на это клюну? Поспи немного, а я трахну его вместо тебя. Думаешь, я совсем дурак?

— Нет, главный, ты вовсе не дурак.

— Нет, — добавил Федерико, — мы так не думаем, — что-то в его голосе заставляло предположить: другие думают именно так.

— Ладно, замяли, — Ди с размаху стукнул ладонью по плечу и крякнул, когда плечо встало на место. — Вот так-то лучше. Теперь тащите его сюда. Я вам покажу, кто тут дурак.

Букинторо, церемониальное судно Марко, очистили, покрасили и заново позолотили. Днище очистили от ракушек, щели проконопатили смолой. Недавно свитые веревки поддерживали треугольный парус, а над ним развевался львиный флаг Серениссимы. На белом фоне флага высотой в человеческий рост красовался золотой крылатый лев Святого Марка.