Сквозь три строя - Ривка Рабинович

Я никогда не меняла своего имени, хотя оно определенно может быть названо «слишком еврейским», и не сталкивалась с проявлениями антисемитизма на этой почве. Я не националистка, напротив, я интернационалистка по своим убеждениям; именно поэтому не вижу ничего постыдного в национальной принадлежности человека, каково бы оно ни было. Я убеждена, что из-за национальности преследуют именно тех, кто стыдится ее и пытается скрыть, подобно тому, как собаки нападают на тех, кто убегает от них. Кто с достоинством несет свое еврейское имя, того и другие уважают.

Параллельно делам, связанным с моей работой, и в семье у нас происходили события, имевшие влияние на будущее.

Мой брат Иосиф единственный из нашей семьи не вернулся в Ригу, но и не остался на прежнем месте. В то время под Новосибирском был основан поселок ученых, центр развития новых отраслей физики и кибернетики. Поселок, получивший название Академгородок, стал магнитом для свежих научных сил со всего СССР; некоторые даже оставили свои должности в научных учреждениях Москвы и переехали в новый центр в Сибири. Власти хотели преодолеть отставание от Запада в области компьютеризации – а когда они намечают цель, то не жалеют средств. Городок получил щедрые ассигнования и даже свободу действий; такие условия существовали только в закрытых научных центрах, занимающихся атомной энергией.

Мой брат, закончивший новый факультет с отличием, был направлен на работу в Академгородок. От таких предложений не отказываются. Он получил квартиру в новом доме – мечта каждого советского гражданина – и должность программиста с хорошим окладом. Он вызвал на новое место свою подругу Зою, и через короткое время они поженились.

Он даже не думал переезжать в Ригу и жить в доме родителей, потому что имел все, о чем мечтал: интересную работу, хорошую зарплату и отличные жилищные условия, в то время как в квартире родителей не было даже воды в кранах и санитарных удобств. Несмотря на это, мама упрекала меня, что я заняла его место, что если бы я не приехала с семьей и не жила в их доме, то приехал бы он. Все объяснения, что он не хочет жить в Риге, не убеждали ее: она хотела видеть любимого сына возле себя и настаивала на своей версии.

Он приезжал в Ригу в отпуск с женой. Мама терпеть не могла Зою, игнорировала ее и демонстративно разговаривала с Иосифом по-немецки. Зоя, естественно, не владела этим языком; если бы не мое дружеское отношение к ней, бедняжка чувствовала бы себя одинокой. Я злилась на брата за то, что он не возражает против пренебрежительного отношения мамы к его жене. Он сам тоже относился к ней без должного уважения и позволял ей себя обслуживать. Он с детства был принцем в глазах мамы и привык к такому отношению.

Во время первого их визита к нам Зоя была на девятом месяце беременности. Несмотря на ее положение, он отдавал ей приказы «принеси то, убери это». Она слушалась его и делала что велено, но однажды шепотом доверилась мне, что чувствует родовые схватки.

Обычно я не вмешивалась в отношения между ними и находилась большую часть времени в нашей комнате, чтобы не мешать маме наслаждаться обществом дорогого гостя. Я знала, что, если что-то скажу, все будут против меня. Я старалась только быть ближе к Зое, чтобы она не была совсем оставленной. Но на этот раз, когда Иосиф вновь крикнул ей «Зоя, принеси воды!», а она, слегка согнувшись и придерживая рукой живот, пошла выполнять его приказание, я не выдержала и раскричалась:

– Ты не видишь, как она выглядит? У нее роды начинаются! Какой ты муж? Пришло время, чтобы ты ей все подавал, а не наоборот! Нужно везти ее в больницу, а то еще родит у нас на кухне!

И ей я сделала выговор:

– Почему ты такая покорная? Неужели все русские жены такие? Чего ты боишься?

Правду говоря, я знала, чего она боится. Она была старше мужа, не особенно красива и знала, что свекровь против его брака с ней. Она знала, что мать имеет на него сильное влияние. Она всегда боялась, что Иосиф оставит ее.

Моя вспышка вызвала суматоху в доме. Иосиф подошел к Зое и спросил ее, действительно ли пора ехать в больницу. Она сказала, что еще рано и что схватки пока слабые, но он решил, что в больнице будет безопаснее, тем более что она не так уж молода, ей тридцать шесть лет – возраст, который тогда считался критическим для роженицы. Он вызвал такси и отвез ее в больницу.

У нее были тяжелые роды, плод шел ягодицами. Трое суток она мучилась и родила дочь. Они назвали ее Лилей. Я стала тетей, это моя единственная племянница.

Отношение Иосифа к Зое коренным образом изменилось к лучшему после рождения дочери. Он очень любил девочку. Зоя тоже стала более уверенной в себе. Мама, в конце концов, поняла, что это семья, что речь не идет о случайной женщине, прилепившейся к ее сыну. Не то чтобы она полюбила Зою, но перестала выказывать открытое пренебрежение.

У меня хватало своих забот. Ада, которая выписалась из санатория в Томске в хорошем состоянии, вновь заболела. Влажный морской климат Латвии не шел ей на пользу. Она потеряла аппетит, сильно похудела, температура у нее повысилась. Пришлось вновь положить ее в больницу. Мы ездили с мамой в больницу почти каждый день. Ее лечащий врач сказал, что если она не начнет есть, то придется вводить ей пищу через зонд прямо в желудок.

Врач, представительный еврей с ухоженной бородкой, показался мне знакомым. Откуда я могла его знать, ведь я жила все годы в Сибири? Мама тоже сказала, что он кажется ей знакомым. И вдруг вспомнила, кого он ей напоминает: раввина Рудова, который готовил Иосифа к Бар-Мицве! Но раввин не был врачом…

И тут мы услышали, как одна из сестер зовет врача: «Доктор Рудов, зайдите, пожалуйста, в палату № 12!» Когда он вернулся, мама спросила его:

– Доктор, были ли вы раньше раввином? Я вас помню, вы готовили моего сына к Бар-Мицве!

Врач грустно улыбнулся и сказал:

– К сожалению, раввина Рудова уже нет в живых. Я его сын. Мне приятно слышать, что вы помните его.

Какое совпадение! Мы не заметили, как сменились поколения: отец учил моего брата, а его сын лечит мою дочь.

С тех пор наши отношения с доктором Рудовом стали менее формальными, мы время от времени беседовали, а главное – он стал уделять больше внимания Аде и давал нам полную информацию о ее состоянии.

Ада очень боялась доктора Рудова, потому что он грозился кормить ее через зонд. После того разговора он стал относиться к ней мягче. Интенсивный уход улучшил ее состояние. В Риге не было недостатка в лекарствах, но туберкулезный микроб, называемый палочкой Коха, очень хитер; он выработал стойкость к большей части антибиотиков.

Через несколько месяцев Аду выписали из больницы в стабильном состоянии. В годы учебы в младших классах она иногда на целые недели пропускала занятия из-за высокой температуры. Подруги приносили ей изученный материал, и она делала домашние задания. На протяжении всех лет до 1970 года состояние ее здоровья было далеко не блестящим.