Свои по сердцу - Леонид Ильич Борисов

людей. Тренируй, Поль, свое воображение думами о будущем человечества. Образы моих писательских дум обязаны увлекать читателей. Удается ли это мне?

— Я горд и счастлив называть себя родным братом известного писателя Жюля Верна, — совершенно серьезно проговорил Поль и в шутку добавил: — Собирается буря…

— Не надо, ради бога, не надо! — взмолился Жюль Верн. — Бури хороши в романах, Поль! О бурях я могу сказать то же, что Барнаво говорит о злых женщинах: «Я их не боюсь, но стараюсь держаться подальше…»

Бури не было. Путешествие продолжалось при ясной, солнечной погоде. Десятого апреля Жюль Верн и Поль ступили на землю Америки, никем не встреченные, обычные пассажиры из Франции. В гостинице на Пятой авеню братьям пришлось долго стоять в очереди к окошечку портье. Скромный номер на пятом этаже был очень дорог и неуютен.

— Мы в Америке, — сказал Жюль Верн, внимательно оглядывая свое временное жилище. — Ты что-нибудь чувствуешь, Поль?

— Тоску, Жюль, — откровенно признался повидавший много чужих стран офицер французского флота. — Обрати внимание на картины, — все это копии английских и наших художников, и копии плохие. Дешевые ковры, безвкусная мебель. Пойдем погуляем, Жюль!

Побродив по суетливым узким улицам Нью-Йорка, братья отправились в театр Барнума, о котором слышали много у себя на родине. Говорили, что это лучший театр в мире, — впрочем, говорили об этом только американцы. Жюль приобрел два билета в партер. Поль купил программу.

— «Нью-Йорк в полдень», — прочел он вслух. — «Пьеса в четырех картинах с музыкальными переменами и грандиозным натуральным пожаром в последнем действии…» Жюль, ты слышишь? Чего доброго, приедут пожарные и будут тушить горящий дом!

Публика и в партере и в ярусах пела, горланила, играла на дудках и гитарах, с треском откупоривала бутылки с какой-то пенистой влагой. На самом верху, на галерке, зрители закусывали и переговаривались со своими соседями.

— Это американский обыватель, — заметил Поль. — Трудовой народ Америки мы увидим на фабриках и заводах, на полях и в прериях…

— Ты говоришь — в прериях! — воскликнул Жюль Верн и обнял брата. — Завтра же едем в прерии, Поль! Там есть индейцы? Едем, едем в невозвратные дни нашего детства!

Гигантский занавес, сплошь увешанный рекламами и объявлениями, стремительно взвился, яростно заиграла музыка, представление началось. Оно состояло в том, что народ гулял по улицам в то время, как декорация с нарисованными домами двигалась в обратную сторону, создавая иллюзию подлинной жизни. Во втором действии полиция ловила грабителя, двух убийц и стреляла в бешеную собаку. Зрители ревели от восторга.

— А не уйти ли нам отсюда? — предложил Жюль Верн брату. — Мне, знаешь ли, скучно…

В четвертом действии дом на сцене горел настоящим огнем. Приехал пожарный обоз — тридцать настоящих пожарных. Публика гоготала. Жюль Верн вскочил с кресла и устремился к выходу в ту минуту, когда пожарные стали поливать горящий дом из резиновых шлангов. Сбитое пламя выбросило гигантский клуб дыма, в оркестре ударили в большой барабан, завыла сирена.

— Господь бог накажет всех нас, — сказал Жюль Верн, затыкая пальцами уши, — хозяина театра и пожарных за то, что они сами, по своей доброй воле, обменяли свои мозги на опилки, а нас за то, что мы на минуту поверили в добрые намерения американских служителей искусства!

— Не торопись, Жюль! Давай посмотрим, — может быть, загорится и театр!

— В гостиницу! В гостиницу! — крикнул Жюль Верн. — Немедленно! У нас в Париже простые уличные представления четырнадцатого июля полны души и таланта, а здесь… Ой, Поль, смотри, поливают улицу! Это что, так надо или это тоже театр?

На следующий день братья направились в глубь страны, сделав круг, центром которого был Нью-Йорк, удаляясь от него на двести и триста километров. Два часа, в немом изумлении, совершенно недвижимо простоял Жюль Верн у водопада Ниагара; изумление и восторг его были столь велики, что он спросил брата:

— Неужели вода падает вечно?..

— Так уж устроено, — вечно! — во всю силу голоса ответил Поль.

— Иметь такой водопад и пускать на сцену своего театра пожарных! Это преступление перед всем миром! — сказал Жюль Верн и в испуге попятился: сильный ветер подул с противоположной стороны и водопад накрыл водяной сеткой стоявших перед ним людей. В ушах Жюля Верна не умолкая пели какие-то диковинные трубы, заливались скрипки и виолончели, как в симфониях Бетховена, а благодарный, восхищенный взгляд не отрывался от белопенных струй, падающих, казалось, с неба. Жюль Верн искал сравнений и не находил. Он чувствовал себя песчинкой перед лицом этого чуда и с гордостью думал о других чудесах, созданных руками человека, — о науке и ее младшей сестре — технике, — о том, что все же природа настоятельно требует покорения всех своих сил, всей мощи и радости, которые человек в состоянии умножить, поставив на мирную службу себе. Жюлю Верну захотелось поделиться своими мыслями с братом, и он окликнул его. Поль не отозвался. Жюль Верн крикнул еще раз и огляделся.

Он был одинок подле водопада, все зрители исчезли. Куда-то ушли и те люди, что сидели за столиками ресторана на открытом воздухе. Какая-то безвкусно одетая дама в шляпе с большими полями, на которых лежали шелковые розы и ландыши, бежала в сторону рощи и истерически кричала:

— Джим! Джек! За мною! Вы должны посмотреть на это! Скорей!

Жюль Верн последовал за этой дамой и откуда-то вдруг появившимися мистерами в пробковых шлемах и полосатых, в обтяжку брюках. Спустя минуту он достиг опушки рощи; здесь стояла густая толпа молодых и старых людей, все они о чем-то возбужденно переговаривались, комично жестикулируя и, видимо, чего-то ожидая. Жюль Верн увидел Поля, подошел к нему и спросил, в чем тут дело, что случилось.

— Сейчас будут линчевать негра, — ответил Поль. — Пойдем, Жюль. Я не могу смотреть на это.

— Линчевать негра? — не веря брату, переспросил Жюль Верн, и пальцы его сложились в кулак. — Вешать человека в свободной Америке? Ты что-то путаешь, мой дорогой…

— Идем скорее, — проговорил Поль и, взяв брата, как маленького, за руку, потащил за собою. Толпа в это именно мгновение зашумела, послышались зловещие крики: «На тот свет его, черного дьявола! Смерть оскорбившему белого!» Здоровенный верзила с физиономией хорька и полувершковым лбом далекого предка забрался на дерево, укрепил на суку веревку с петлей… Жюль Верн, шагая за братом, оглянулся и увидел связанного по рукам и ногам негра, на шею ему надели петлю. Послышались дружные аплодисменты.

— Теперь я понимаю, почему у них в театре настоящие пожарные тушат по-настоящему горящий дом, — себе самому сказал Жюль Верн.

А спустя несколько дней тот же