Свои по сердцу - Леонид Ильич Борисов

после обеда прочесть о последних новостях, узнать о новых книгах, — возможно, в газете отыщется очередная глупость по поводу «романов приключений нашего дорогого и любимого…» Говорят, — кто любит, тот понимает. Значит, плохо, мало любят, если понимают так нелепо, вздорно, подло.

Жюль Верн шел, опираясь на тяжелую палку, левую руку заложив за спину. И вдруг в самое ухо пронзительный крик газетчика:

— Кошмарное убийство на улице Галеви! Пять трупов, разрезанных на части!

Газетчик распродавал газету с деловитой небрежностью. Жюль Верн, купив ее, остановился у фонаря. Он окинул взглядом последнюю страницу, — там обычно печатали названия новых книг и краткие отзывы о них. Сегодня не было ни одной рецензии, но зато в самом конце редакционной части, над объявлениями, Жюль Верн нашел коротенький столбец со звездочками, озаглавленный «Новости науки».

«Нам сообщают, — читал Жюль Верн, — что в России известный химик Дмитрий Менделеев опубликовал плод долгих трудов — периодический закон химических элементов. Трудно переоценить значение этого закона для науки. Вот выражение закона периодичности: свойства простых тел, а также форма и свойства соединений находятся в периодической зависимости от величины атомных весов элементов. В ближайшем номере нашей газеты будет дано дополнительное сообщение о работе русского ученого».

Газетчики продолжали кричать о кошмарном убийстве на улице Галеви. «Почему они не кричат о Менделееве? — подумал Жюль Верн, пожимая плечами. — Кто командует этой сворой продавцов? Не может быть, чтобы сообщение о Менделееве было менее важным и интересным, чем убийство на улице Галеви! Необходимо заявить в редакцию, что…»

Он заторопился к Гедо. Идти в редакцию по меньшей мере глупо: вполне естественно, что публику больше интересует убийство, чем величайший труд ученого, имени которого публика и не знает. Менделеев… Периодический закон химических элементов, — кто в состоянии заинтересоваться этим сообщением! Да и кто понимает, в чем тут суть!

Гедо — вот кто поймет, вот кто обрадуется, объяснит, расскажет. А все же любопытно взглянуть, кого именно зарезали. Ага, личности не выяснены, не опознаны. Ну и отлично. Зато известно имя и фамилия ученого, давшего миру увлекательнейшую таблицу, подарившего человечеству гениальное открытие. Дмитрий Менделеев…

— Мальчик! — крикнул Жюль Верн. — Дай мне газету! Две!

— Пожалуйста, месье! Кошмарное убийство на улице Галеви!

— Знаю, знаю! Ты не то объявляешь, — надо…

— Не каждый день такие убийства, месье! Возьмите сдачу! Благодарю вас, месье!

Жюль Верн вошел в кабинет Гедо, остановился подле стола и, развернув газету, провозгласил:

— Потрясающая новость! Исключительное открытие в области науки! Слушайте, слушайте! Вы знаете что-нибудь о Менделееве?

— Конечно, — насторожился Гедо. — Он умер?

— Жив и обязан жить очень долго! Вот, читайте! На последней странице, над объявлением о духах, пудре и мыле.

Гедо прочел заметку о Менделееве про себя, потом дважды вслух.

— Грандиозно! — сказал он. — Исключительно по тем перспективам, которые открываются перед учеными всего мира! Бежим к Буссенго! Наш почтенный химик помолодеет, — сами посудите, кого больше касается то, что сделал Менделеев! Буссенго прочтет нам лекцию.

Гедо впереди, за ним Жюль Верн. Они перегоняли не только идущих, но и едущих. Спустя четверть часа они вошли в кабинет старого химика. Всем была известна его скупость на похвалу, сдержанность в оценках, однако сейчас он расщедрился на лестную аттестацию по адресу русского ученого.

— Эта таблица подобна азбуке, без которой невозможно обучение грамоте, — сказал Буссенго. — Менделеев не только предсказывает, что будут открыты некие неизвестные пока что элементы, но в таблице своей оставил места для этих, сегодня еще неведомых нам элементов. Он внес в нашу работу поэзию и указал дорогу в будущее.

— Он инструментовал химию, — возбужденно заговорил Гедо. — Перед нами ноты великой симфонии, имя которой Наука.

— Полагаю, что подлинная наука, открывая нечто сегодня, всегда провидит будущее, — не так ли? — обратился Жюль Верн к своим друзьям.

— Вам, поэту науки, свойственно задавать именно такие вопросы, — поклонившись Жюлю Верну, с достоинством проговорил Гедо. — Задавайте их в вашей литературе, пропагандируйте открытия ученых — братьев по духу и страсти. О, как интересно жить, друзья мои! — воскликнул он с жаром поистине юношеским.

— Мы должны поздравить нашего великого коллегу, — сказал Буссенго. — Напишем ему! Это даже обязательно!

— Вы знаете его адрес? — спросил Гедо.

— Нет, не знаю. Мы напишем так: Россия, Петербург, Академия наук, Дмитрию Менделееву.

Жюль Верн подумал: «Человек не одинок, когда он работает во имя будущего, а это возможно только тогда, когда он имеет в виду интересы современности. В потомстве остается тот, кто потрудился ради своего поколения…»

Глава двадцать четвертая

УТРАТЫ

В начале семидесятого года Этцель предложил Жюлю Верну переиздать его рассказы. Жюль Верн заново отредактировал их, решив открыть книгу рассказом «Блёф», который он начал в каюте «Грейт-Истерн», возвращаясь из Америки.

— Этот рассказ надо поместить в самом конце книги, — сказал Этцель.

— Почему не в начале? — спросил Жюль Верн.

— Содержание рассказа анекдотично, — несколько неуверенно проговорил Этцель. — Что в рассказе? Мошенник Гопкинс сообщает, что в окрестностях города Олбени он нашел глубоко в земле скелет необычайного размера. Гопкинс решает объявить Америку колыбелью человеческого рода, нажить деньги и создать то, что называется бумом. И действительно, американский ученый мир и виртуозно организованная реклама кричат на весь мир об открытии Гопкинса. Земной рай, оказывается, находился в долине Огайо, Адам и Ева, следовательно, были американцами… Так, — не правда ли?

— Все так, как вы говорите. Простите за нескромность: хороший рассказ. Что вы имеете против него?

— Да чепуха получается! Анекдот! Кто поверит, что американцы и в самом деле таковы!

Вместо ответа Жюль Верн протянул Этцелю чикагскую газету:

— Прочтите то, что напечатано на шестой странице. Вот здесь, наверху. Моя фантазия бледнеет перед тем, что пишут о себе янки. Нет, нет, извольте читать! Вслух!

Этцель прочел сперва про себя и уже не мог читать вслух, — раскатистый, истерический хохот душил его, он не мог произнести слова.

— Дайте прочту я, — сквозь смех произнес Жюль Верн. — А вы утверждаете, что я фантазер, выдумщик! Нет, вы должны выслушать! Я начинаю: «Сын Милли Парксин опять видел во сне, что под домом, где он живет, зарыт камень, на котором много лет назад сидели Адам и Ева». Как это вам нравится? — хохоча обратился к Этцелю Жюль Верн. — Сидели Адам и Ева! Черт знает что! Продолжаю! «Милли Парксин заявила в редакции нашей газеты, что она безвозмездно дарит этот камень правительству Соединенных Штатов Америки и за это просит, чтобы ее Боб имел право требовать наказания для учителя той школы, в которой он учится: этот учитель заявил,