Покорение Америки - Геннадий Марченко

Чтобы не терять время, мы пока отсняли первую сцену моего сценария с Валлоном и его сыном, где Святоша готовится к битве. Перед тем как дать команду «Мотор!», я предложил ноу-хау, известное в отечественном кинематографе будущего, но здесь казавшееся чем-то странным. А именно – разбить на счастье о штатив тарелку с именами главных членов съёмочной группы.

– Теперь разбираем каждый по осколку, а в конце съёмок попытаемся сложить тарелку заново, – прокомментировал я. – Надеюсь, у нас получится обойтись без потерь.

– А в чём смысл? – поинтересовался Оливье, вертя в пальцах небольшой осколок.

– Это, скажем так, русская примета. Главное – не потерять куски до окончания съёмочного процесса.

Маленького Амстердама Валлона доверили играть какому-то мальчугану, которого нашёл мой второй режиссёр. Парнишка, оказывается, несмотря на нежный возраст, уже имел опыт работы в кино, поэтому перед камерой держался достаточно профессионально. Ладно, посмотрим, как он сыграет экспрессивную сцену у охладевающего трупа своего отца.

Монтажная будка, доставленная в Нью-Йорк на грузовой платформе поезда, была установлена по соседству со съёмочной площадкой. Заведовала процессом женщина лет пятидесяти. Звали её Зина Кротофф, о себе рассказывала неохотно, но от Ридли я узнал, что она когда-то была стенографисткой у генерала Деникина, в 1920-м вместе с боссом эмигрировала в Европу, а оттуда – в Америку. Никогда не была замужем, детей нет. Во рту у неё постоянно дымила сигарета, говорила она хриплым прокуренным голосом, причём игнорируя русский язык, хотя и знала, что я из России, а глядела через круглые стёкла очков так, словно достанет сейчас из кобуры револьвер и расстреляет вас к чёртовой матери. Однако дело своё знала, и первые смонтированные ею кадры вселили в моё сердце определённый оптимизм.

Ураган, хоть его и ждали, налетел как-то неожиданно. Это была настоящая пурга, которая затихла только на второй день. Синоптики обещали к следующему утру плюсовую температуру, и мы решили отснять всю сцену разом тем же утром, до того, как белый покров растает, обнажив брусчатку. Но на всякий случай реквизиторы скупили в нью-йоркских лавках порядочный запас соли.

На наше счастье, погода не подвела. С утра по Фаренгейту градусник показывал +32, в переводе на Цельсий как раз нулевая температура. Массовка уже вовсю разминалась, народ со смехом пытался нанести друг другу увечья бутафорским оружием. Как говорится, дураки всегда найдутся, вот одному и не повезло. Шипастый шар на кистене хотя и был бутафорским, из каучука, но цепь-то – самая настоящая. Этой цепью бедняге и раскроили кожу на его лысом черепе, и теперь наш штатный медик перевязывал пострадавшему голову. «Массовик-затейник» заявил, что готов играть, а швы можно наложить и после.

Я посоветовался с медиком, тот скривился, но дал добро. Главное, чтобы со мной и ведущими актёрами ничего страшного не случилось, несмотря на солидные страховки.

Снимать пришлось в авральном режиме. Общий план, крупняки, детализация, смена декораций, оператор с камерой передвигаются не только по рельсам вперёд и назад, но и вверх-вниз с помощью самодельной подъёмной платформы. Все технические возможности брошены на создание кинохита.

Съёмка ведётся дорогущей, единственной на всю студию «Уорнер» трёхплёночной камерой. К ней помимо оператора приставлены два здоровяка, чтобы просто помогать её таскать с места на место. Вовсю работают осветители, потому что «Техниколор» требует на порядок больше света, чем при съёмке на обычную камеру. От прожекторов снег уже начинает понемногу таять, проплешины поневоле приходится засыпать солью, которая тоже ускоряла таяние снега. Каждая минута обходится в бешеные по нынешним временам деньги, я это чувствую буквально каждым сантиметром своей кожи, и оттого при всей авральности происходящего мне хочется сделать продукт настолько качественным, насколько это вообще сегодня возможно.

– Ещё, – ору я на актёров, – ещё один дубль! Помреж… как тебя… держи перед объективом камеры стекло, пусть кровь брызжет на него. А ты – да, ты – будешь брызгать. Из чего, из чего… Да вон хоть кисть возьми. Эй, кто-нибудь, смажьте этому здоровяку его дубину кровью, или что там у нас вместо неё… Ах да, тёплая, свиная кровь с бойни, я и забыл… В общем, проследите, а то он сколько черепов уже раскроил, а набалдашник все ещё чистенький. Не забудь, в следующем дубле твоя дубина ломает оппоненту ногу. Бутафоры, нога готова? Уже подпилена? Отлично! Тони, ногу крупным планом, по колено. Не жалеем свиных внутренностей, пусть вываливаются из рубах на месте разрезов. И чтобы были тёплые, дымились. Это твоё дело, Митчелл, как ты этого добьёшься, хоть в чане с кровью держи над костром, но чтобы кишки выглядели свежими. Так, ты, красотка с железными когтями… Как тебя… Джулия. Джулия, прыгать надо выше, будто падаешь на камеру, то есть на зрителя. Больше, друзья, больше натуралистичности!

И вот, наконец, спустя четыре часа – сцена гибели Святоши. Мальчишка своими актёрскими способностями мне понравился. Душевно сыграл, чертяка, даже слезу пустил, чего вроде бы в оригинальной версии я не помнил.

Эдакой городской пещеры, куда юный Амстердам убегает от преследователей, в нашем распоряжении не было, мы воспользовались обычным подвалом, растянувшимся под старым домом на добрую сотню метров – или ярдов, тут уж кому что больше нравится, – предварительно расчистив его от скопившегося за десятилетия хлама. Тут, кстати, помогли выделенные О’Брайеном люди, благодаря которым многие процессы происходили на порядок быстрее. Например, они заодно помогали управляться с массивными декорациями, а некоторые из них и вовсе снялись в массовке.

Наконец последняя сцена на площади с фразой Оливье: «Священник Валлон принял доблестную смерть. Но с его „мёртвыми кроликами” покончено. Они вне закона! Отныне я запрещаю даже упоминать о них».

Хотя нет, не последняя. В оригинальной версии камера как бы улетает вверх, а фигурки бродящих по заснеженной площади участников побоища становятся всё меньше и меньше. И я, помня об этом, заранее договорился с председателем местного общества любителей воздухоплавания, который за сотню баксов в час выделил в аренду монгольфьер с лучшим пилотом. Если же решим, что нужен план города с большей высоты – тут уже на помощь придёт мультипликация.

Воздушный шар был оборудован довольно внушительной газовой горелкой. Аэронавт с сомнением смотрел на то, как в корзину затаскивают ещё и тяжеленную камеру.

– Чёрт его знает, как он будет снимать, ваш оператор, – почесал он затылок под котелком. – Как бы не вывалился за борт вместе с камерой.

И впрямь, корзина в воздухе опасно накренилась, хорошо ещё, мы догадались и камеру, и Тони привязать ко дну этой самой корзины верёвками. Пришлось делать несколько дублей, благо мои люди числом в полтора десятка могли травить канат, то отпуская воздушный шар на высоту, то притягивая его снова к земле. За это время снег окончательно растаял, и пришлось высыпать на брусчатку остатки соляного запаса.

Мы справились за два дня! Ещё сутки я торчал в мон-тажке над душой у Зинаиды, просматривая плёнки и насквозь провоняв табачищем. Неплохо, неплохо… И съёмка с воздушного шара отлично получилась! Пусть до виденного мной в будущем фильма мы в чём-то недотягиваем, но для современного кинематографа это точно прорыв. Только бы какая-нибудь комиссия не поставила вето на моём детище.