Один человек - Михаил Бару

Потом помолчал и, как бы извиняясь за счастливое детство девочки-пастушки, сказал:

— Здесь вообще хорошо. Только летом жарко очень. А сейчас ничего.

В тот солнечный октябрьский день «ничего» равнялось тридцати трём градусам в тени.

Отправились мы, однако, в сторону, совершенно противоположную Иштыхану. Водитель пояснил:

— К брату заедем. Ты не беспокойся — тут недалеко. Поговорю, и поедем в твой Иштыхан.

Надо сказать, что кроме нас с Лизой, вообще никто не беспокоился о маршруте движения. Мужчины курили, женщины болтали, какой-то малец меланхолически жевал насвай[13]и непрерывно сплёвывал на пол изумрудного цвета слюну. За окном тянулись изнемогающие от осенней жары виноградники. Посетив родственников водителя, мы взяли курс на Иштыхан, в который через какой-нибудь час и приехали.

В Иштыхане мы отправились на Иштыханскую улицу. Именно так она и называлась. На ней находился вожделенный книжный магазин. Последний, к нашему огорчению, оказался закрыт. По расписанию он должен был работать, но… закрыт. К директору, который был по совместительству и продавцом, неделю назад приехали гости, и им никак не могли надоесть хозяева. Так нам объяснил проходивший мимо словоохотливый мужчина. Он же пообещал вызвать продавца на полчасика.

Вместо продавца пришла его жена, средних и полных лет дама в атласном платье такой расцветки, которая у пожарных называется «пожар высшей категории сложности». Приветливо поздоровавшись и узнав откуда мы, она улыбнулась и сказала:

— У нас вчера были ваши друзья.

— ?

— Друзья из Москвы.

— ?!

— Вы ведь из Москвы?

— Да, из неё.

— Значит, ваши друзья. Они тоже из Москвы.

Не один раз мне приходилось сталкиваться с подобной логикой в Узбекистане. Раз из России — значит из Москвы. Откуда же ещё? Объяснять все эти географические подробности про Пущино, даже про Подмосковье, не имело совершенно никакого смысла — никто бы ничего не понял. Поэтому в дальнейшем на вопрос «Откуда?» я всегда отвечал: «Из Москвы». Однажды в одной из самаркандских харчевен я разговорился с поваром, и он спросил — откуда я. Я привычно ответил:

— Из Москвы.

— Из самой Москвы?

— Ну, не то чтобы из самой, — замялся я. — Из Подмосковья.

— Земляк! — закричал повар и полез обниматься.

Оказывается, он служил в Мытищах, в стройбате. Если смотреть из Самарканда, то поговорка «одна нога здесь — другая там» — это как раз про Мытищи и Пущино.

Но вернёмся к книжному магазину. В нём было сумрачно, душно и невообразимо пыльно. Но книги… Обычного советского книголюба в этом заштатном иштыханском магазине мог хватить удар. Он и хватил, когда с одной из верхних полок на меня свалился большой энциклопедический словарь. Пока я тёр ушибленную голову, жена директора принесла мне из подсобки изящное издание поэзии испанского возрождения. Это был подарочный томик с листами из мелованной бумаги и серой бархатной обложкой с заглавием, тиснённым серебряными буквами. Когда я выбил из неё пыль, обложка оказалось чёрной.

Через минут тридцать-сорок деньги, которые я и Лиза решили прокутить в этом магазине, подошли к концу. Более того, они даже перешли этот конец, как Суворов Альпы. Оставалась лишь горсть мелочи на автобусные билеты. Надо было отправляться восвояси. Да и автобус уходил через минут пятнадцать. Я взвалил рюкзак с нашими книгами на плечи, и мы пошли на автостанцию.

Автобуса ещё не было. Его не было и во время. И после него. Кассир на автостанции, отвечая на наш вопрос о пропавшем без вести автобусе, высказался в том смысле, что ничего особенного. Бывает. Какие-то дела у водителя. У кого их нет. Сегодня рейса не будет. А вот завтра непременно. Приходите завтра, с утра пораньше. Покатаетесь в своё удовольствие. Перспектива ночевать на скамейках автобусной автостанции нас никак не прельщала. Я предложил отправиться в наш лагерь пешком. Пути было километров пятнадцать, и часа за три-четыре мы могли бы дойти. Но Лиза, как человек более сведущий в местных реалиях, этот вариант забраковала. Дело в том, что в начале октября начиналась подготовка к уборке хлопка и над бескрайними полями вовсю летали кукурузники, распыляя дефолианты, от которых листья на хлопковых кустах опадали и сборщикам становилось удобнее рвать коробочки с хлопком. Во всём остальном от дефолиантов было мало пользы. Особенно для здоровья. Запах в округе стоял такой, что запахи прокисшего молока и пота в автобусе по сравнению с ним были просто полное диориссимо.

Лиза решила добираться на попутке. Минут двадцать мы голосовали на пыльной обочине. Безуспешно. Нас игнорировал даже гужевой транспорт. Не то чтоб симпатичную девушку не хотел никто подвезти, нет. Но бесплатное приложение в виде бородатого мужика с рюкзаком никак не входило в планы куртуазных иштыханских водителей. Тогда Лиза предложила мне спрятаться в зарослях тутовника, росшего вдоль дороги. Остановившаяся через две минуты «копейка» гостеприимно открыла дверь перед Лизой, а потом (не высадишь же девушку) и передо мной. Пока ехали, отвечали на обычные вопросы, которые задают приезжим археологам. Вернее, всего на один вопрос: «Золото нашли?» Тема эта была довольно щекотливой и небезопасной. За год или два до того археологической экспедицией из Ташкента в этих местах действительно был найден древний золотой клад и с соблюдением самой строгой конспирации был вывезен в узбекскую столицу. Когда об этом кладе написали в газетах, аборигенов охватила золотая лихорадка. За любыми работами археологов народ следил очень внимательно и действовал решительно, бестолково и беспощадно. Основным инструментом для поиска сокровищ в мозолистых руках туземных шлиманов был бульдозер. Оружия археологам не полагалось иметь никакого, поэтому и желания спорить с местными кладоискателями, среди которых мог быть и милиционер, и зять председателя колхоза, не говоря о самом председателе, не возникало. Так что мы старались не болтать лишнего.

Когда доехали до нужного нам места, начало смеркаться. Поблагодарив водителя и пообещав ему, что в следующий раз девушка с ним прокатится в гости обязательно, а сегодня её ждёт начальник экспедиции для доклада о текущем моменте, мы выбрались из машины.

От дороги до дома, в котором мы жили, надо было пройти километра два с небольшим. Тропинка петляла между оплывшими холмами крепости времён похода Александра Македонского на Самарканд. Средняя Азия не Подмосковье — в тамошних широтах солнце не падает за горизонт по часу, а то и два, как трагик с фанерным кинжалом в груди на сцену провинциального театра. Темнее становилось буквально с каждой минутой.

Лиза очень ко времени вспомнила, как несколько лет назад в этих местах пропадали люди. Председатель одного из отдалённых колхозов, бай, приятный во всех отношениях, герой отдыха и кавалер ордена восходящего хлопка, решил зажить по отеческим, то есть по феодальным законам. Для чего написал закон, а может даже и два, и поставил себя над написанным. Не откладывая в долгий ящик, устроил зиндан[14]в подвале своей усадьбы и стал единолично утверждать списки живых и мёртвых своих подданных. Естественную, а больше неестественную убыль своих рабов он восполнял за счёт редких проезжающих через его владения. Когда в один прекрасный день бесследно пропал следователь из Ташкента, посланный подтвердить или опровергнуть слухи о творимых безобразиях, власти переполошились не на шутку. Кончилось дело тем, что для ликвидации феода был прислан спецназ чуть ли не из самой Москвы. Вполне вероятно, что всё это происходило и не в самаркандской области, даже скорее всего не в ней, а где-нибудь в фергане или Андижане, а может, и вовсе не происходило, но в сумерках, среди мрачнеющих на глазах холмов и далёких предгорий даже рассказ о зверствах белых плантаторов в штате Луизиана может произвести неизгладимое впечатление. Ноги сами собой оказывались в руках.