Тень, ключ и мятное печенье - Алексей Котейко

– Фушар больше полувека в политике, чего ж ты хочешь, – заметил Вути.

– Эти бумаги стоят не тысячу и не десять тысяч, – пробормотал Шандор. Лицо его после вчерашних событий несколько изменилось: на нижней губе запеклась корочка крови, щека и челюсть слева опухли, так что один глаз превратился в заплывшую щёлочку. Поднимаясь и садясь, сыщик невольно покряхтывал, но Те Каеа, внимательно ощупавший его, заявил, что рёбра не сломаны, хотя и имеет место солидный ушиб.

– Надеюсь, вы не намерены ими торговать? – подал с дивана голос Ла-Киш, приехавший в агентство к самому открытию. У сюретера после встречи с Элоизой Остен был подбит правый глаз и рассечена переносица.

– Может быть, лучше всё это просто сжечь? – предложила Виола.

– Ни в коем случае, – откликнулся Лайош. – Ни продавать, ни сжигать мы это не будем. Это наш залог спокойствия и безопасности. Пока мы владеем документами, и Фушар об этом знает, он не посмеет тронуть ни нас, ни Хорнов, ни кого-то ещё.

– Не лучшая затея – дразнить медведя, посадив его в клетку. Зверь может в какой-то момент сломать свою темницу, – заметил сюретер.

– Я не собираюсь его дразнить. Документы будут спокойно лежать и не всплывут, если Фушар не предпримет никаких действий против нас.

– Хотя тут хватило бы, чтобы потопить не только Фушара, но и три четверти всего городского правления, – заметил Равири.

– И тогда у нас наступит чудесная пора анархии. Каждый сам за себя и все против всех, – невесело усмехнулся Ла-Киш.

– Именно. Поэтому мы не будем никого топить.

Вути краем глаза посмотрел на бланк телеграммы, которую они получили с сегодняшней утренней почтой. На ней было короткое, но исчерпывающее сообщение:

«Вернусь город через три дня. Важно поговорить. Не предпринимайте ничего. Ф»

– Доктор Герш уже провёл вскрытие тела Уортинга? – решил сменить тему Шандор.

– Провёл, – кивнул Ла-Киш. – Какой-то мощный токсин замедленного действия. Хаим считает, что действие яда ускорилось из-за нервного возбуждения. Когда мы сообщили фармацевту о том, кто настоящий убийца его дочери. Иначе Уортинг мог бы беседовать с нами ещё минут десять-пятнадцать и, возможно, рассказал бы что-то ещё о своей затее.

– Рукописного признания разве недостаточно?

– Я имею в виду – рассказал бы что-то, что не записал на бумаге. Разговор есть разговор, иногда мы выбалтываем даже то, что не намеревались говорить.

– А лаборатория?

– Печенье, которое там оставили, не было отравлено. Или не успели, или специально выставили напоказ, как улику. Как я и говорил – в подтверждение признания.

– Посыльный?

– Не найден. Зато мы нашли ателье. Портниху зовут Лидия Сенье, её ателье «Секрет» расположено там же, в районе Бертрамка, но на другом его конце, у реки. Вчера хозяйка открыла его утром, как обычно, но вскоре ей позвонили. Мадам Сенье после звонка куда-то вышла – и больше сотрудники её не видели. У нас есть фотокарточка портнихи, мы провели опросы на вокзалах, в воздушной и морской гавани, но в том потоке пассажиров, которые постоянно проходят через эти места, это всё равно, что искать иголку в стоге сена. К тому же они могли изменить внешность, покинуть город на нанятом катере или в дилижансе, да, в конце концов, на крестьянской телеге!

– Тоже верно, – согласился Вути.

– Теперь это уже юрисдикция королевских маршалов, – пожал плечами Ла-Киш. – Хотя если суд примет решение о том, что Уортинг действительно устроил всё один, едва ли маршалы будут активно искать двух других подозреваемых.

– Я набросал статью о Меерштале и его делах, – заявил Те Каеа, закончив выкладывать папки из шкатулки Фушара, и переходя к своему столу. – Посмотрите, господин Ла-Киш?

– Посмотреть могу, но я ведь не цензурное отделение, – заметил сюретер.

– Речь не о цензуре. Просто чтобы у всех нас была, так сказать, единая точка зрения на случившееся. С цензурой пусть решают вопрос редакторы, я всего лишь передам этот черновик в несколько газет, а дальше уже их забота.

Некоторое время в конторе царило молчание. Ла-Киш читал набросок статьи, сделанный Равири. Драконид вместе с Виолой сортировал и расставлял по полкам папки с документами агентства. Абекуа скрылся за очередной газетой, а Шандор изучал документы, ради которых отдал свою жизнь Джим Хорн.

– Равири, – позвал сыщик через некоторое время. – Вот ещё материал для твоего черновика. Похоже, Фушар, отдав распоряжение Меершталю избавиться от дочери посла, одновременно подцепил доктора на крючок. Как говорится, дружба дружбой, а служба службой. А вот ещё: это уже материалы на экспертов, участвовавших в расследовании аварии на фуникулёре. Ты был прав. Фушар всех их держал на коротком поводке, поэтому эксперты единодушно пришли к «правильным» заключениям, обвинив подрядчика.

– Этого мы публиковать точно не будем, – сказал Ла-Киш. – Достаточно признаний самого доктора, которые есть в дневниках. У Меершталя не осталось родственников, которые могли бы подать в суд за клевету, так что история обезумевшего изобретателя-затворника всех устроит. Публика поахает, поохает, и скоро обо всём забудет.

– У него есть дочь, – заметил Лайош.

– Она ни за что не заявит об этом, если не желает лишиться Рэд-Мэнор. Неверность жены является поводом исключить её из числа наследников, а раз так, то ни Элиза Остен, ни её дочь по закону не могут претендовать на Рэд-Мэнор.

– Разве за нападение на служащего Канцелярии при исполнении не отдают под суд? – удивился Равири.

– Учитывая, что мы проникли в поместье без разрешения на обыск, судья вполне может счесть случившееся допустимыми пределами самообороны. Две женщины против двух посторонних мужчин, пробравшихся в их дом – такое попахивает встречным иском. Но его не будет. Вчера вечером я побеседовал с мадемуазель Остен. В обмен на то, что имя её матушки не будет упомянуто рядом с именем доктора Меершталя, Алоиза Остен будет помалкивать. Она сохранит Рэд-Мэнор и не пойдёт под суд, Элизу Остен никто и никогда не свяжет с убийствами в Роуз-Холле. Меершталь останется в памяти людей как одинокий безумец, – закончил сюретер. – Остаётся лишь вопрос, что