Рисовальщик - Валерий Борисович Бочков

тебя нанял? Проститутка! Кто?

Она отключилась. Сколько я горланил в пустоту – минуту, две? Вскочил, рыча, размахнулся и что было сил швырнул бутылку в море. Бросок вышел так себе, бутыль шлёпнулась недалеко от берега и вынырнула в полосе прибоя. К ней тут же кинулась пара крупных чаек.

– Суки! – заорал я птицам.

В этот момент на экран выплыл текст: «Перестань орать. Это не Викандер».

– А кто же? Кто? – зарычал я в экран.

Появился новый текст: «Сначала успокойся, потом скажу».

– Нет! Ну ты сволочь!

Я пнул мятую жестянку из-под колы, сунул мобильник в карман. Ноги вязли в песке, я скинул ботинки, стянул носки. Пошёл к морю. Песок, мелкий и сыпучий как сахар, жёг пятки. На ходу я подвернул штанины и зашёл в море.

– Не Долматов же… алкаш… Куда ему…

Подбежавшая волна окатила до колен, штаны тут же намокли и прилипли к икрам.

– Идиот! – Я злорадно сплюнул в пенный гребень следующей волны.

Одной из чаек удалось-таки подцепить мой коньяк за бант, птица взвилась с ней, но лента развязалась, и бутыль шлёпнулась в метре от меня. Чайка спикировала, пытаясь вернуть добычу. Я прикрыл голову, выставив локоть.

– Кыш, зараза! – рявкнул я птице.

Та каркнула мне в лицо, я пригнулся, в пяти сантиметрах пронёслись хищный клюв и жёлтый злой глаз с дробинкой зрачка. Пернатая тварь шлёпнула меня по макушке крыльями, словно отвесила оплеуху. Меня обдало рыбьей вонью. Одно крыло было наполовину чёрным, словно кто-то обмакнул его в банку с чертёжной тушью.

– Урод! – Я задрал голову. – Мулат! Твою мамашу ворон йоб!

Чайка каркнула в ответ, что именно – разобрать не удалось. Она взмыла вверх и, сделав триумфальную петлю, понеслась в открытое море. Я проводил птицу взглядом, пока она не растворилась в сизом мареве.

– Пить не хотел, Бог свидетель. – Я выудил бутылку. – Но раз уж вы так настаиваете…

26

Я сидел, зарывшись босыми ступнями в горячий песок. Отхлёбывал из горлышка тёплый коньяк. С привкусом парикмахерской и чуть приторный, но в целом ничего. Тем более по три доллара за литр. Хороший коньяк. По моим лаковым туфлям сновали песчаные крабы, в левом ботинке торчали носки, из правого выглядывал экран мобильника.

Так прошёл час.

Мой взгляд с телефона перемещался на прибой, после на горизонт, потом выше; небо уже поблекло и стало серебристо-белым, как брюхо крупной рыбы. Перья слюдяных облаков, что дрейфовали с юга на север, подрумянились и теперь обещали скромный, но со вкусом поставленный закат. Рыжие бочки на берегу оказались морскими буями, я зачем-то сосчитал их: девять. На ржавых кольцах болтались обрывки цепей, которыми буи когда-то крепились к якорям. Рядом аккуратной пирамидой были сложены круглые камни, напоминавшие пушечные ядра.

Постепенно я пьянел, мне начало казаться, что я прожил на этом пляже всю жизнь и уже никогда не смогу выбраться отсюда. Москва, Таганка, мой офис с видом на Камергерский приобрели зыбкую неубедительность миража. Экран телефона выглядывал из ботинка, телефон упрямо молчал.

Тени стали прозрачней, в них проклюнулся фиолетовый оттенок. Изнанка чаек порозовела. Птицы перестали горланить и теперь важно парили параллельно воде. Стеклянным призраком по горизонту прополз круизный корабль, держащий курс в Святую землю. Дымов тогда очень мне советовал сплавать в Израиль: «Иерусалим, Вифлеем, Храм Господень… все дела… к тому же на борту казино с халявным кайфом». Разумеется, Дымов знал турагента, который гарантировал тридцатипроцентную скидку. Мой крестовый поход на Святую землю не сложился, наутро после той ночи, сославшись на внезапный аврал в офисе, я сбежал в Москву.

Солнце набухло красным и стало плоским. Непомерно большое, с откушенным краем, не круг, а корявый овал, оно неумолимо сползало к горизонту. Красный потемнел до малинового, теперь в небе пылала дыра, вроде жерла адской топки, там что-то грозно плавилось и перетекало: мысль о конце света пришла сама собой и не показалась ни страшной, ни абсурдной. Я загадал: вот сейчас солнце коснётся моря, и если она не позвонит до этого момента, то…

Раздался звонок. Я дотянулся до ботинка и ткнул в кнопку громкой связи.

– Успокоился? – чуть насмешливо спросила она.

Солнце коснулось линии горизонта и на миг прилипло. Но уже в следующий миг начало плавиться, оседая и растекаясь, как кусок масла на сковородке.

– Кто тебя нанял? – Мой голос звучал на удивление спокойно. – Если не Викандер, то кто?

– Устал ты. Устал и задаёшь не те вопросы.

– Долматов?

Она хмыкнула:

– Он же алкоголик…

– Кто тогда? Кто?

– Не те вопросы, милый…

– Ладно, – покладисто согласился я. – Тогда такой вопрос – кто ты?

– Я? – она удивилась. – Ангелина. Ты же знаешь.

– Жену Дымова звали Марина…

– Ну ты-то её имя…

– Не перебивай, пожалуйста…

– Пожалуйста-пожалуйста.

– Её звали Марина, и она покончила с собой полгода назад.

– Седьмого сентября. Да. Видишь те камни, круглые? Рядом с бакенами?

– В рюкзак?

– Ага. Упаковка валиума, грамм триста коньяка. Тут на мелководье песочек сначала, а потом скала…

– И обрыв. Я в курсе…

– Я знаю, что ты в курсе. Напоминаю просто.

Спина затекла, я выбрался из своей песчаной берлоги, от души потянулся. Нашёл в кармане наушник, воткнул в ухо. От солнца осталась ровно половина, нижняя часть растеклась густым сиропом по фиолетовой воде.

– Алё? Ты тут? – Я пальцем придерживал наушник.

– Конечно тут.

Голос прозвучал не просто рядом, он звучал у меня в голове – внутри. Я инстинктивно оглянулся: пляж был по-прежнему пуст, если не считать рыжих бакенов, груды камней да ещё моих башмаков с недопитой бутылкой по соседству. Идеальное место для самоубийства: скала, стена, маяк, пустое море. Или для убийства. Ладно, начнём с начала.

– Ты – Ангелина. Предположим, – голосом умного сыщика произнёс я. – Хорошо.

– Хорошо.

– Ты представилась мне как жена моего покойного друга…

– Друзья обычно, – перебила она с ласковым ехидством, – не трахают жён своих друзей.

– … Которую я видел… – Тут она тихо хмыкнула, а я невозмутимо продолжил: – Видел всего один раз в жизни.

– Это в корне меняет ситуацию, – иронично вставила она.

– Пожалуйста, прекрати перебивать.

– Я не перебиваю, уточняю просто.

Своими замечаниями она сбила меня с мысли. Хитрый план загнать её в угол и заставить признаться испарился без следа. В голове стало пусто. В этой пустоте раздался голос:

– Я могла представиться кем угодно. Марина показалась мне наиболее интересным вариантом. Ты ведь даже не знал про смерть Дымова. Твоего друга Дымова.

Она замолчала. От солнца осталась тонкая долька, теперь пунцово-красная. Чайки куда-то исчезли, пустое небо быстро темнело. В наушнике звенела пустота, которую нужно было чем-то заполнить. Мыслей